Ни дороги, ни тропинки — лезли напролом через лес, обходя лишь непролазные буреломы, скалы и кручи, часто поднимаясь на сопки, карабкаясь по осыпям, пугая греющихся на камнях гадюк. Перевалив через одну сопку, видели перед собой другую, ничуть не ниже. Дважды переходили вброд неширокие быстрые речки. Потом начался тягун — длиннейший подъем на здоровенную горную гряду, поросшую понизу строевым лесом, а поверху — корявыми низкорослыми сосенками, скрученными ветрами в крендель. Солнце пекло так, словно вознамерилось вытопить из путников излишки жира, превратив каждого в сушеную воблу. Витюня давно засунул свой треух под мышку и расстегнул телогрейку. Речная водичка давно высохла, и теперь ватная набивка пропитывалась обильным пОтом. В валенках тоже хлюпало, но не бросать же их! Хорошие валенки, подшитые, почти новые… в таких и по здешним камням подошву не вдруг протрешь. Лунохода, когда их выдавал, аж корежило всего, точно с перепоя…
— Душно, — подчеркнул очевидное Юрик. Он давно стянул с себя верхнюю половину комбинезона, завязал ее вокруг пояса и, рискуя увечьем, яростно отмахивал слепней медным топориком.
— Угу. А кто предложил напиться из речки, не ты?
— Натюрлихь.
— А по-русски?
— Йес.
— Вот и потей, — с мрачным удовольствием заключил Витюня.
— Ага. Видал, как туземцы пили? Они пьют, а мы терпи, как саксаулы? Чтоб я сдох, с экологией у них все в порядке. Может, разве зверь какой дизентерийный в речку нагадит, а так нормально…
Витюня невнятно промычал в ответ. От трескотни спутника делалось тошно. Только что молчал, и было почти хорошо. Выходит, открылось второе дыхание…
— Так ты, значит, еще и штангист? — сменил Юрик тему.
«И зачем рассказал?.. Болтун».
— Угу.
— Тогда понятно. А лом руками согнуть можешь?
— Нет, — с сожалением признал Витюня, утирая рукавом телогрейки взмокший лоб. — Арматурину руками могу, а лом только об коленку. — Против воли он заморгал и озадаченно уставился на Юрика. — А зачем его гнуть?
— Клюшку сделаешь.
— Какую еще клюшку?
— Хоккейную.
— А зачем нам клюшка?
— Отвяжись. Я просто так спросил, — и без всякого перехода Юрик продолжил:
— Интересно, куда мы так чешем? И вообще, пожрать нам сегодня дадут?
Витюня не удостоил его ответом. Есть хотелось отчаянно. Лишь одно соображение заставляло его стойко терпеть жару, голод и трудности пути по пересеченному рельефу: их с Юриком явно вели туда, где подвешенное состояние наверняка сменится твердой определенностью. Большего Витюня и не желал.
— Похоже, мы от кого-то удираем, — предположил Юрик. — По-моему, типичное бегство в условиях ненаблюдения видимого противника. Тебе так не кажется?
— Нет.
— А мне кажется. Зуб даю, не одни мы тут чужие — эти тоже.
Витюня сморщил лоб, переваривая трудную мысль.
— Не, — возразил он. — Где у нас такие дикари, а?
Будто сам вчера не строил гипотез насчет диких краснокожих.
— Сам дурак, — оргызнулся Юрик. — Я не о нашем мире. Я об этой долбаной местности.
— А-а… Не знаю.
— А не знаешь, так молчи. Они нас к своим ведут. По чужой территории, понял? Если доведут, смотри, улыбайся там и ломом без нужды не верти — не так поймут. Главное, улыбайся.
— Гхрм, — Витюня прочистил горло. — А если они это… людоеды?
— Все равно улыбайся, — как обычно, Юрик не затруднился с ответом. — Будешь улыбчивым антрекотом. Спорю, они такого отродясь не ели.
Витюня хотел ответить, но вместо этого заскользил вниз — на осыпях сцепление валенок с щебнистым грунтом оставляло желать. Чтобы удержать равновесие, пришлось вонзить в осыпь лом.
Двое туземцев, оглядываясь на ходу, вовсю махали руками, манили за собой.
— У этих в сидорах наверняка шамовка, — не замолкал надоеда. — У-у, скупердяи! Нет, я все понимаю, но свинство же. Пять минут погоды не сделают, а?
Витюня молчал.
— Если они до темноты остановятся, то я папуасский космонавт, — объявил Юрик, поразив Витюню неожиданным зигзагом мысли. — А если нам с тобой сделать привал, а?
— Уйдут, — неуверенно пробубнил Витюня, одолевая последние метры осыпи. — Мы им, может, и не нужны…
— А вот никуда они без нас не уйдут, на что спорим? — Юрик демонстративно сел на камушек, с наслаждением вытянув ноги. — Чего стоишь столбом, садись. Да смотри лом из рук не выпускай!.. Сейчас поглядим, как мы им не нужны.
Ждать пришлось совсем недолго. Оба аборигена, большой и маленький, немедленно вернулись и затараторили. По обильной жестикуляции можно было понять, что они пытаются внушить: рассиживаться нельзя и медленно идти тоже никак нельзя, надо идти быстро-быстро…
— Щаз-з, — зло сказал Юрик. — Дай пожрать, тогда командуй, козел. Уразумел? — Для убедительности он задвигал и заклацал челюстями.
Туземцы зашебуршали между собой по-своему. Большой изъяснялся хриплым баритоном, малый — совсем еще детским альтом. Затем большой, одним быстрым тревожным взглядом оглядев окрестности, снял с плеча облезлый кожаный вещмешок и, распустив завязки, протянул его Юрику. Тот благосклонно кивнул в ответ, словно не ожидал ничего другого.
— Понятливые…
* * *
Труднее всего дались последние сотни шагов по гребню Змеиной гряды, разделяющей земли племен Волка и Медведя. В одиночку еще можно было рискнуть пройти более коротким путем по землям Волков, избежав встречи с хозяевами, и вдвоем с Хукканом Юмми решилась бы на это — но никак не с чужаками, как видно, совсем не умеющими ходить скрадом. Оставалась лишь надежда, что обманутые и ограбленные Волки не успели перехватить путь по гребню. А хуже всего было то, что ни ей, ни Хуккану никак не удавалось вдолбить в головы чужаков самое очевидное: нужно идти! Нужно идти очень, очень быстро! Да попросту бежать!
И лишь когда длинный извилистый гребень, и впрямь напоминающий змеиную спину, как бы развалился натрое, пустив направо и налево отроги, пошли медленнее. Здесь начиналась своя территория, владения племени Земли. Спасибо длинным сумеркам уходящей весны — по светлому успели отмахать еще несколько тысяч шагов и уже в полной темноте сочли ночлег безопасным. Где-то очень далеко лаяли пастушеские собаки — не чужие, свои. Сколь ни устраивай облавы на прожорливых волков, всех до единого не истребишь, и без чутких отважных помощников стадо не уберечь — разгонят серые глупых овец по всей долине и порежут зря, утром не соберешь и половины. Свои собаки…
Успели! Ушли от Волков… Завтрашний путь легок: все вниз и вниз, в долину, мимо Двуглавой горы, в деревню… Завтра еще до полудня чужаки предстанут перед вождем. Своя земля. Свои собаки лают, пугая хищников, а чужих не слышно. Но все равно ясно, что эту ночь придется провести без огня.
Чужаки переговаривались о чем-то. Слов чужого языка не понять, но можно вслушиваться в интонацию. Интересно получается: щуплый чужак вовсе не подручный могучего богатыря и уж наверняка не раб, потому что разговаривает без тени страха и уважения. Кажется, даже насмехается… Говорить с великим воином в таком тоне мог бы, пожалуй, лишь сын вождя или молодой колдун. Кто он, этот щуплый?
Трудно понять. Кто знает, как у них там устроено, в Запретном мире? Рассказывают всякие небылицы, да не всему можно верить. Лучше не верить ничему, потому как кто его видел, этот Запретный
