мир? На то он и Запретный. Вон о далеких-далеких полуденных землях тоже рассказывают много удивительного — будто бы там каждый вождь правит страной не меньшей, чем весь горный пояс, и даже если вождь глуп и труслив, его соплеменники не выбирают нового вождя, а наоборот, слушаются старого и даже поклоняются ему, равно богу. Смешно, но правда. Южные племена горного пояса торгуют с ними через степных людей, и от степи до самого студеного океана ползут удивительные рассказы о многолюдных селениях размером с целую долину, защищенных каменными стенами высотой с дерево, о сотнях сотен покорных рабов, о невиданных армиях, растягивающихся в походе на три дня пути, о выложенных великолепными самоцветами гробницах давным-давно умерших вождей…
Невероятно, а верится. Но похож ли Запретный мир на эти далекие страны?
Юмми очнулась, вздохнула совсем по-бабьи. Боязливо оглянулась на Хуккана — нет, не заметил… Хорошо бы хоть разочек увидеть иные, далекие земли, как видят их птицы, летящие по осени на юг… Нет, не выйдет. Конечно, можно, если повезет, побывать в одном или нескольких смежных мирах — это тоже интересно, но, по правде говоря, не слишком. Все равно что сходить в гости к ближним соседям, например к Волкам…
Юмми смахнула со лба прилипшую прядь. Душно… Когда весна перерождается в лето, такие ночи не редкость, и всегда духота оканчивается грозой и ливнем. Вот и об этом не подумал дедушка Скарр. Любому охотнику гроза нипочем, а выйди под грозу девушка — в нее обязательно ударит молния и заберет ее душу на потеху любострастным божествам. Оттого и сидят они во время грозы по землянкам тише мыши, пока не уйдут прочь грохочущие тучи и не наступит время спеть песню радуге-дуге, чтобы добрые духи неба дали хорошего жениха. Все поют, одной ей нельзя, разве что потихоньку…
Вдали громыхнуло. С почерневшего заката шла грозовая туча. Накрыться с головой накидкой? Но примет ли молния старую накидку за крышу? Юмми беспомощно оглянулась. Нет, негде укрыться. Ни пещеры, ни дупла…
— Сделай шалаш, — ни с того ни с сего проговорил Хуккан. Казалось, он вообще не смотрел на Юмми — и вот…
— Зачем? — Юмми растерялась лишь на мгновение и сейчас же по-мальчишески вызывающе шмыгнула носом. Дедушка учил присматриваться к сверстникам и перенимать повадки.
— Затем, что ты не парень. — Хуккан осклабился и вдруг фыркнул. — Меня не проведешь. Не знаю, что у Скарра на уме, а только я давно заподозрил. Я ведь с твоим отцом дружил, мы с ним вместе не в одном бою мечи тупили. И тебя я видел в тот день, когда ты родилась, только вас двое было, ты и твой брат, вот я и думал раньше, что померла девчонка. Тебе еще двух лет не исполнилось, когда пришел черный мор. Много народу тогда поумирало, почти что больше, чем осталось. Твои отец и мать умерли в один день, а еще бабка, а еще братишка… Вот Скарр и решил растить из тебя парня себе на смену, не так, что ли? Благо, имя тебе досталось подходящее, равно годится что парню, что девке…
Юмми сжалась, как от удара. Екнуло сердце, и голос внезапно стал хриплым, как карканье вороненка:
— Ты… расскажешь всем?
— Мне-то какое дело, — насмешливо буркнул Хуккан и, помолчав, добавил серьезнее: — Почему я должен думать за Скарра да за вождя? Я охотник и воин, у меня своих забот полон рот. А ты не бойся. Я никому не скажу.
* * *
— Пить хочу, — пожаловался Юрик.
Витюня только покряхтел в ответ. Пить и ему хотелось, да что толку? Поди найди воду в кромешной черноте — только зря туземцев рассмешишь да ноги поломаешь.
— А мясо у них тухлое, — сказал Юрик, мучаясь отрыжкой.
— Сушеное.
— Сухое и соленое, а все равно тухлятиной отдает, а этим хоть бы что, лопали и не давились. Как они это едят, а? Воняет же.
— Ты тоже ел, — напомнил Витюня.
— С голодухи и ежа со шкурой сожрешь. На халяву хлорка — творог. А вот лепешки у них ничего, только пресные…
— А ты хотел соленых?
Юрик вздохнул и несколько секунд не мог выдохнуть. Соленых! Вот гад… Ладно бы издевался штангист — так ведь нет, спросил совершенно простодушно!
Он с трудом сглотнул комок слюны. Сначала он завидовал неприхотливости аборигенов, легко обходящихся без еды и воды, потом начал злиться. Единственно гордость не позволяла ему пристать к туземцам с претензией: мол, хоть утопите, сволочи, но дайте напиться!
— Супермены хреновы, верблюды…
— Тихо, — сказал Витюня.
— А что?
— Молчи.
Вдали внятно громыхнуло. Пронесся и стих порыв ветра, скрипнула поблизости корявая сосна.
— Гроза будет, — оживился Юрик. — Слышь, Носолом? Может, еще попьем водички.
Витюня уже не в первый раз успел пожалеть, что сообщил нахальному мозгляку свою фамилию. Ох, допросится он когда-нибудь…
— Я Ломонос.
— А я что говорю? Поищи-ка лучше ямку в скале. Найдешь — мусор выкинь.
— Зачем?
— Воду куда набирать будешь — в валенки?
— В твой шлем.
— Ага. Ты сперва подкладку понюхай.
Громыхнуло сильнее. Туча уверенно пожирала искры звезд. На западе резвились молнии.
— Ох, и польет сейчас…
— Угу, — отозвался Витюня.
— Ты лом-то не бросай. Может, у туземцев полагается во время грозы жертвы приносить какому- нибудь Перуну или этому… забыл, как его… Пригодится отмахиваться.
— Угу.
— И не выставляй его острием вверх. Опусти.
— Почему?
— Громоотвод потому что.
Витюня не успел сообразить, есть ли в словах Юрика резон или нет. Ни с того ни с сего закололо в пальцах, и по черепу поползла кожа, словно скальп решил вдруг зажить своей самостоятельной жизнью. На острие лома с сухим треском зажглось голубоватое пламя.
Юрик икнул. Оба аборигена как по команде вскочили, затем присели в ужасе. Кажется, старший даже немного подвыл. Младший судорожно схватился за облезлую шкуру и укрылся ею с головой.
— Ы-ы-ы, — потрясенно сказал Витюня. Пламя потрескивало, тепла от него не было никакого.
— Св-вятой Эльм, — заикаясь, объяснил Юрик. От сильного удивления его брови ползли к макушке. — Огни так называются. Блин, впервые вижу…
— Чо?
— Ничо. Не боись, это, говорят, не опасно. Мурашки по коже бегают?
Витюня помрачнел.
— Бегают. А зачем это?
— Ну и пусть бегают. Тебе жалко, что ли?
— Я про огонь. Зачем?
— Низачем. Сам по себе огонь. Явление природы.
По лицу Витюни ясно читалось, что он с удовольствием поймал бы того, кто выдумывает такие явления, и потолковал бы с ним по душам.