— А я видел! — Юрик в возбуждении заметался было по землянке, но тут же споткнулся о выложенный булыжниками бортик очага и замахал руками, удерживая равновесие. — Блин… Краем глаза, но видел! Ты что себе думал: те уроды нас с тобой испугались? Щаз-з! Пацан вот так руки поднял — ты бы видел, что с воздухом сделалось! И тут же какой-то чувак — шасть неизвестно откуда… Ну тот, у которого на копье был хвост — куцый такой, рысий вроде, помнишь? Откуда он взялся, а?
— От рыси.
— Дурак. Я не про хвост, а про чувака. Не было же позади нас никого, и вот здрассьте! Я потом еще раз оглянулся, так вот: пацан себе стоит и руки вот так держит, а воздух перед ним так и переливается, струями, знаешь, такими… Что это, по-твоему?
— Шиза, — сказал Витюня и перевалился на другой бок. — И все здесь шизанутые…
— Сам такой два раза. Это канал проникновения, понял? Из мира в мир. Туземцы умеют открывать проходы, чтоб я сдох. Пацан-то не прост, я это сразу просек, еще когда он с убитых амулеты собирал. Ну и разведка кое-что дала… Он тут в учениках колдуна ходит. Старый колдун того и гляди в ящик сыграет, так вместо него ученики шаманят помалу. Один здоровый такой лоб, а второй — вот этот пацан, усек? Жаль, не вовремя драться пришлось, а то бы я на это шаманство поглядел не без удовольствия…
— Сам виноват, — пробурчал Витюня. — Драки ему захотелось. Кто орал как ненормальный: пойдем, мол, поможем?
— Ты что, правда дурак? — Юрик метнулся было побегать взад-вперед и, опять приложившись о бортик, зашипел от боли и злости. — Блин, а жить ты хочешь? Пиво пить хочешь? С семгой? Одна радость, что туземцы народ в общем-то благодарный, иначе нам тут давно бы уже кишки выпустили! Забыл уже, как тебя хотели замочить? Ну и замочили бы — не тогда, так сейчас! Стрелой какой-нибудь отравленной или попросту придушили бы ночью. Шнурком. Святой Эльм помог да еще та драка на горе. Думать-то надо иногда? Кумекалкой, блин, кумекать надо? Ты теперь богатырь Вит-Юн, спаситель племени, сказочный герой, владеющий непобедимым оружием, — Юрик покосился на прислоненный в углу лом и прыснул, — а я так, при тебе числюсь. Я этот выбор сразу просек: или ты герой, или труп, а третьего не дано. Мне трупом быть что-то не хочется, понял? Назвался груздем — соответствуй, понял? А то сожрут, как сыроежку…
— Чо ты все: понял да понял… — басом проговорил Витюня. — Ты мне лучше скажи: назад мы попадем или нет?
Юрик ухмыльнулся.
— Ты — точно нет, если и дальше будешь валяться.
— А ты? — взрыкнул Витюня, напрягая бицепс.
— А я попаду, но пока не тороплюсь. Любопытный мир, ты не находишь? Точь-в-точь такой, как наш, только дикарский. Медный век. Я тут в кузню заглянул…
— Ну?
— Примитив. Им до нормальной цивилизации еще пахать и пахать. Зато не людоеды, это я точно выяснил. И язык у них, похоже, индоевропейский, учится легко…
Витюня запихнул в рот остатки бутерброда.
— Ну и что?
— И ничего, — загадочно произнес Юрик, явно чего-то не договаривая. — Кстати, я узнал, где мы находимся.
— В деревне.
— Глубокая мысль. А деревня где стоит?
— В этой… в долине.
— А долина где лежит?
— В горах.
— Яйцо в утке, утка в зайце и так далее, игла в яйце у Кощея. Я тебя спрашиваю, что за горы?
— Надоел, — прогудел Витюня. — Знаешь, так говори. Нечего тут…
— Урал, как я и говорил. — Юрик прямо-таки лучился самодовольством. — Кажется, Северный. Вот языковой барьер доломаю, узнаю точнее. На востоке в нескольких днях пути какая-то мамаша текучих вод, если я верно понял. Сойдет за Обь. На западе сплошь леса, а южнее степи. Между всем этим хозяйством меридионально лежит горный пояс шириной в самом узком месте в пять дней пути от рассвета до заката и какой-то немыслимой длины. Где-то на севере он понижается, изгибается и упирается в холодную горькую воду, а на юге — черт его знает. Урал типичный, скажешь нет?
— Угу, — с завистью согласился Витюня, ослепленный невероятными способностями Юрика и блистательным словом «меридионально». — А почему не Москва?
— А почему не Оренбург? Забыл, откуда я сюда попал? С какой стати у москвичей всегда должно быть преимущество? Кто ты такой? — Юрик фыркнул. — Хотя да, для местных ты теперь непобедимый богатырь Вит-Юн, а я так, мимо проходил…
— Ушибу…
— Правда глаза колет, а? Вот только природе и на нас, и на местных плевать с высокого дуба. Лучше радуйся, что этот мир в общем такой же, а не какой-нибудь дважды вывернутый, с пятью измерениями. А хоть бы и наш — выбросило бы тебя, допустим, в Антарктиде, посмотрел бы я, как ты выжил бы там в телогреечке… Повезло нам, ясно? Доступный силлогизм?
Витюня промолчал — он не знал, что такое «силлогизм» и вообще слабо разбирался в старинной словесной экзотике. Например, он был убежден, что отхожий промысел есть не что иное, как чистка отхожих мест, и недоумевал, почему при царе, если верить рассказам бабки, этим делом занимались чуть ли не целые уезды. Может, народу тогда было больше или питались не так?
— Без шуток. — Юрик вдруг стал серьезен. — Дай лом поносить, а?
— Не дам.
— Дай, я дело говорю. Сейчас пойду, с вождем попробую потолковать о том, о сем. Может, узнаю, какие у него на нас виды, да и пацана-шаманыша повидать желательно. Сам прикинь, какой у меня авторитет будет без лома?
Лома Витюне было не жалко, но нахальный умник с каждой минутой раздражал все сильнее, сам напрашиваясь на отказ. Вообще говоря, жизнь проста и понятна, пока в нее не вмешиваются разные умники, которым неймется. Извилины у них не в ту сторону закручены…
«А вот зажмурю глаза, открою, а передо мной Луноход стоит», — возмечтал вдруг Витюня в великой тоске и действительно зажмурился. Тут же вспомнился каменщик Агапыч, мусолящий во рту всегдашнюю «Лаки Страйк», маленький и временами вредный, как гриб-трутовик, и Витюня затруднился в выборе — кого предпочесть? Открыв наконец глаза, он не увидел ни того, ни другого и оттого совсем расстроился.
— Не дам, сказано.
— Ну и хрен с тобой, — с сожалением согласился Юрик. — Пойду и так, попытка не пытка. А ты, штангист, хоть бы упражнений каких поделал, ну поприседал бы там или ломом помахал — чего инструмент стоит без дела? Может, форму сохранишь, ох, чую, она нам понадобится…
— Зачем? — спросил Витюня и заморгал.
Физиономия Юрика кривилась в усмешке. Правая щека прыгала — то ли нарочно кривлялся, паразит, то ли маялся тиком.
Глава 15
— Зачем, зачем… Да все за тем же…
Но слово его все едино…
Скарр умирал. Уже четвертую седмицу жизнь и смерть боролись в тщедушном теле старого колдуна
