которая пока не известна ни ей, ни Ер-Нану, чародею только по имени. Без веры в которую нет настоящего чародея — и этой верой, а вовсе не бубном и дикими плясками отличен он от шаманов убогих народцев Севера и могущественных, но опасных лишь для своих соплеменников жрецов далекого Юга.
— Да. Там не соблюдали Договор. Там не знали его. Или же там перестали рождаться кудесники, способные найти Дверь. А может быть, там на беду всем живущим родился великий воитель… каким видит себя Растак. Это было очень давно, так давно, что никто из кудесников не знает, когда это было. Двести, а может быть, и триста поколений назад…
— Дед, я с тебя шизею, — заявил Юр-Рик. — Ты что сказать-то хочешь: наплюем на этот ваш Договор — и всем хана, что ли?
Мучительно подбирались слова. Скарр обращался к Юмми и только к ней. Так не утопающий хватается за соломинку, нет. Так боец в последнем судорожном усилии хватается за клинок, вошедший ему в живот.
— Мир, отринувший Договор, становится Запретным. Запретный мир становится Мертвым. Рано или поздно.
Ладонь внучки гладит лицо — и дрожит. Щекотно. И дрожит ее голос:
— Почему, дедушка, ну почему? Разве Растак хочет плохого? Если свершится то, что задумано, люди отвыкнут от набегов, не станет войн между людьми одного языка! Многие ли мужчины доживают у нас до старости? А женщины? Есть ли в каком племени седая мать, не выплакавшая глаза по убитым на войне детям? Я проклинаю Договор! Растак воюет, чтобы не было войн между своими!
— А что будет потом, если он добьется своего?
— Мир. Тишина. Счастье. Изобилие.
Неужели она вправду верит в это?..
— Ну а потом? Через несколько поколений? Так я тебе скажу. Я знаю это, потому что такое уже было в четырех мирах, а все миры похожи друг на друга. Ты знаешь, о каких четырех мирах я говорю. Так слушай: там нашлись вожди, сумевшие собрать ариев воедино…
Он видел: Юмми насторожилась. Неужели все-таки думала об этом сама? Внученька…
— Вот только изобилие оказалось недолгим: всего лишь два-три поколения спустя людям стало тесно и в горном поясе, и в лесах равнинного заката. Не растерявшие боевой дух, слишком многочисленные для своих владений, арии начали завоевывать и заселять земли, лежащие на полудень, — степи, леса, горы. Мало кто мог им противостоять. Они расселились так широко, как никакой народ до них. И они же оказались теми, кто по странной прихоти богов сумел изменить лицо мира. В трех мирах это случилось раньше — теперь они мертвы, и в одном из них мы находимся. Четвертый мир, Запретный, пока еще не мертв, но скоро погибнет, как погибли три других. Иначе не было в мертвых мирах, иначе не будет и в Запретном.
Юр-Рик стал серьезен, насколько это было для него возможно. Чесал пятерней за ухом, морщился.
— Допустим, дед. А что же без ариев-то не обошлось? Другие такие глупые, да?
— Наоборот.
— Ха. Тебя послушать… Ладно, еще раз допустим. Ну а я-то тут при чем? И Вит-Юн? Хотели прозябать — ну и прозябали бы себе на здоровье, кто против? Отпустить-то нас обратно можно было, нет?
— Чтобы в Запретном мире узнали путь к нам? Ты еще глупее, чем я думал, чужак!
— Сам козел! — Юр-Рик снова осклабился. — Значит, убить, да? Выжечь на корню заразу? А вот не выгорело у тебя, дед! Растак-то поумнее тебя оказался!
Скарр не ответил. Нет смысла тратить слова на того, кто не способен их понять.
Что ж… Что можно было сделать — сделано. Пусть не так, как хотелось. Пусть то главное, ради чего зажился на свете старый колдун, оказалось ему не по силам. Умирать не стыдно — просто горько.
— Пойдем с нами, дедушка! — воскликнула Юмми. — Я умолю вождя! Он же не злой, он поймет!..
Не усмешка в ответ — улыбка. Прощальная.
— Я стал преступником однажды, когда впустил в наш мир двух чужаков. Я стал им дважды, когда не сумел их уничтожить. Теперь я сам побывал в Запретном мире. Неужели ты думаешь, что трижды преступнику есть место среди живых? — Лишь теперь бескровные губы старика искривились в усмешке. — Я останусь здесь. Мертвый мир убивает в несколько дней, он не заставит меня жить дольше, чем я хочу теперь, когда не сумел убить вас обоих!
— Дедушка!..
— Иди, — сказал Скарр. — Мне жаль, что моей ученицей стала именно ты. Лучше бы ты умерла тогда, во время черного мора. Так было бы полезнее для всех. Не стану гадать, может быть, ты сможешь жить с тем, что знаешь теперь. Если сможешь — забудь меня и живи. Открой Дверь, пока она еще над крышей, уходи и уводи своего мужа. Рожай ему детей, сопровождай его в походах, сберегай для Растака. И не думай о том, что когда-нибудь у нас станет еще одним мертвым миром больше. Нашим миром. Это случится еще не скоро, через сотни поколений. Не думай о том, что когда-нибудь предки в высшем мире не увидят на земле своих потомков!
— Дедушка! — юмми всхлипнула. — Мы возьмем тебя с собой! Я не могу бросить тебя здесь, не могу!..
С собой? К Растаку? Глупенькая. А ведь она и впрямь способна уговорить мужа не бросать дряхлого дедушку на верную смерть. Но какая разница, ГДЕ умирать? Есть разница — КАК.
Хуже того: если Растак сумеет смирить первый гнев, он вполне способен сообразить, что живой Скарр полезнее мертвого — лютейший враг раскаялся, сдался на милость преданного им племени! Пусть даже раскаявшийся проживет недолго и вскоре угаснет по воле предков, давно ожидающих изменника для справедливого суда! Растак гневлив, но вовсе не глуп.
Ничего-то ты не понимаешь, внученька…
Пора. Пока слезы застилают ей глаза, пока скребет пятерней в клочковатой бороде ее муж, которого удалось все-таки озадачить — вряд ли надолго… Лук отброшен далеко, до него не добраться. Зато колчан с четырьмя оставшимися стрелами — вот он, в двух шагах. Сил должно хватить.
Если бы их хватило на два броска! Тогда можно было бы еще попытаться… Но нет, незачем мечтать о несбыточном. Двух бросков не осилить. Один — можно попробовать…
Нужно!
Не бросок — неловкое падение. Но и этого достаточно. Вот оно, древко стрелы, легкой стрелы, пригодной разве что для охоты на пушного зверя и мелкую дичь.
— Не-е-ет!..
Он успел уколоть себя. Затем стрелу вырвали из его пальцев, но это уже ничего не могло изменить.
Боли не было, но отчего-то стало трудно дышать. Несколько долгих мгновений Скарр еще жил и ловил угасающим сознанием отчаянный, режущий крик Юмми:
— Де-е-еду-у-у-ушка-а-а-а-а-а!!!
Глава 36
…А как тресну булавою,
Так еще не слаб!
Сколько Витюня себя помнил, кто-нибудь всегда мешал ему выспаться. В детстве его без всяких церемоний будила поднявшаяся спозаранку мать и раздраженно звенела над ухом насчет того, что пора,
