– Вы? По-моему, вы только и делаете, что поддакиваете полковнику Сорокину и бродите за ним, как собачонка. А он имитирует деятельность, потому что не знает, с какой стороны взяться за дело. Надеется, что его осенит. Спросил бы лучше у кого-нибудь!
– Да вы пьяны! Ну-ка, дыхните!
Это уж было слишком. На миг вспомнилась мне та паскудная история, когда я, рассвирепев от полученной отповеди, побил деревянным болваном для париков соседа моего садовника Штурма и всех его домочадцев и гостей числом восемь. Свирепость моя простерлась до того, что от меня спасались, с воплями выпрыгивая в окна – благо, первый этаж. Кончилось худо: явилась полиция и крепко меня помяла. Одолели шестеро одного! Ничего, кроме сплошных неприятностей, я и теперь ждать не мог, но собой уже не владел. Проклятый характер!
Хук правой повредил мне кожу на пальцах, а Штейницу – нос и губы. Коротко вякнув, майор опрокинулся. Магазинер заверещал и бурно заколыхался, Сорокин побледнел и начал оглядываться. Ох, как хотелось мне добавить еще и Сорокину, пока было время! Но я сдержался. Во-первых, на сей раз я не был пьян, а во-вторых, помнил, как на меня тогда накинулись вызванные Штурмом полицейские. Крепкие попались ребята, в окна от меня не прыгали и отличались большой настойчивостью. Кровью потом харкал.
Со стороны домиков ко мне уже бежали служивые.
Потом не было ничего интересного. Драться с толпой я не стал, мне заломили руки, Штейниц плевался, утирал разбитую морду и сквернословил по моему адресу, а Сорокин своей властью посадил меня под арест в одной из палаток. Часа через два я начал подозревать, что слегка погорячился, и начал прикидывать варианты.
Дисциплинарное дело? Вероятно. С другой стороны, не хотел бы я оказаться на месте Сорокина. Только-только получить группу и допустить в ней склоку с мордобоем – за это, как правило, по головке не гладят. Административная бездарность в руководителях не приветствуется. Генерал Марченко будет разочарован. Он даже может расформировать группу. А я с моей версией об избытке дутой старательности Сорокина при отсутствии у него то ли мозгов, то ли желания напрячь их, только поспособствую такому решению.
Нужно ли это мне? Нет. Точно нет. В кои-то веки попалась действительно интересная и масштабная задача – и вот на? тебе! А кто виноват?
Не я. Не только я. А накажут всех, причем меня – сугубо.
Если разобраться, накажут за то, что на самом деле я не Фрол Ионович Пяткин. Я только называюсь так.
Но кому, спрашивается, это интересно? И кому я могу поведать правду, не попав психиатрам в лапы?
Еще через какое-то время пришел Магазинер. Я слышал, как он отдувался после ходьбы, как часовой при входе остановил его и как Моше Хаимович зашуршал какой-то бумажкой, вслед за чем отдернулся полог палатки.
– У вас потрясающая способность избегать неприятностей, – изрек Магазинер, пропихнув себя внутрь и по-совиному тараща в полутьме глаза.
– Зачем вы здесь? – неласково спросил я.
– Собирайтесь. Вам поменяли место заключения. Будете сидеть там, где спите.
– В нашей палатке?
– Да.
Ну понятно… Сорокин хоть и полковник, да тут свое начальство есть, и занимать надолго чужую палатку оно не позволит. А после инцидента с мордобоем плевать этому начальству на особую миссию нашей группы… И тем не менее я сказал:
– Очень любезно со стороны полковника… А как же вы? Держать арестованных вместе со свободными не полагается.
– Не хватало еще обременять людей постройкой для вас специального помещения! Ну, чего вы ждете? Особого приглашения?
– Его.
– Дождетесь, что к вам применят силу… Вы от кого произошли? От общего предка с обезьяной?
– Мал был, не помню. Думаю, что от папы с мамой.
– А я было решил, что от брака медведя со сколопендрой. Шучу, шучу, не надо напрягаться… Идемте.
Напрягаться я и впрямь не стал. Не скажу, что мне понравился Магазинер, но было в нем, уроде таком, что-то притягательное. Даже в вывороченных губах и вечных слюнях в углу рта. Се человек. Не помесь робота с сушеным богомолом, как Сорокин, и не оловянный солдатик, как Штейниц. Чем больше я общался с ними, тем меньше верил в то, что фабрикуемый Экипажем человеческий тип может решить загадку чужих. Разве что случайно, если вдруг очень сильно подвезет. А если нет, то и Сорокин, и Штейниц благополучно упрутся в тот же тупик, в который уже давно уперлись лучшие умы Экипажа, не первое десятилетие почем зря бьющиеся над проблемой. И самое печальное – Сорокин и Штейниц смирятся с этим.
Самое противное заключается в том же.
А ведь так и будет. Знаю. Вижу.
И вся надежда – только на отклонения от нормы вроде Магазинера и меня.
Интересно, какого рожна имел в виду Магазинер, когда велел мне собираться? Мои личные вещи я обрел только в нашей с ним палатке. Что собирать-то было? Собраться с духом – и то не надо, когда возвращаешься домой из узилища. Часовой у входа больше не волновал меня. Я сразу пал на складную кровать и включил свой комп. Почитаю, подумаю. В конце концов, было ли у меня время ознакомиться с наработками моих предшественников? Почти нет. А изобретать новые велосипеды лучше всего тогда, когда уже хорошо знаешь, как устроены старые.
Магазинер ушел, хмыкнув напоследок. Мой «Алдан-приз» прошлогодней модели с легким шелестом развернул рулонный экран и несколько напряженным голосом храброго труса сообщил, что готов к работе. Обычно я настраиваю голосовой интерфейс в режим «Планше» – он мне приятнее всех других литературных слуг. Не Санчо испанского идальго, не Осип малороссийского петербуржца, не Фигаро французского шпиона и, уж конечно, не Пятница шпиона британского, а именно Планше. Его порой нужно понукать, но он не выдаст, не сплутует, не вставит когда не надо предерзкую реплику, не надоест советами и не решится мыслить за господина.
На затвердевшем экране появилась картинка: Планше в заплатанных штанах стоял на мосту и плевал в Сену, любуясь на разбегающиеся круги.
– Верблюд, – сказал я ему. – Кончай филонить. Дело есть.
Часовой заглянул в палатку и, уяснив, что я не к нему обращаюсь, исчез.
Нарисованный Планше перестал плевать и весь обратился в слух. Теперь он был одет куда лучше и носил значок лейтенанта парижской полиции – на службе, мол. Не хухры-мухры.
– Понизь себя до сержанта, – сказал я ему. – Наглец.
– Как вам будет угодно, сударь, – с поклоном ответствовал Планше, принимая более скромный облик.
– То-то. Скачай все данные по столкнувшимся с Землей астероидам, которые были обнаружены либо хоть как-то зафиксированы до столкновения. Дай мне реконструкции орбит. Работай.
В руке Планше объявился сачок для бабочек, и с этим сачком он гонялся по всему экрану за связным спутником, растопырившим солнечные батареи, как крылатое насекомое. Ну ясно: если в окрестностях Васюгана и были наземные ретрансляторы, то теперь они, конечно, повалены все до единого, связь возможна только через спутник… Ага, поймал!
Спустя полминуты я получил требуемое. Из столкнувшихся с Землей астероидов лишь пять – меньше четверти их общего количества – наблюдались до падения. В том числе и тот злосчастный – лос- анджелесский. Еще три астероида попали на снимки, но были обнаружены на них уже после столкновения с Землей. Итого – восемь. Все равно мало, но больше, чем пять.
Впрочем, я скоро убедился, что для кое-каких соображений и этого достаточно. Семь из восьми космических снарядов пришли из околосолнечной области неба – не далее тридцати градусов от Солнца.