И ровно через десять минут Настасья произнесла:
– На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе…
– Почему? – Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.
– Без комментариев.
Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку – она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.
Хм. С одной стороны – логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.
Ну-ка, ну-ка…
Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.
Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена – чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла – и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.
Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой- либо факт из жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление – во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда – слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски – это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот – шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.
Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.
Возможно, я был излишне самонадеян. Никогда не видел в том греха. Сомневайся в себе, но в меру, и берись за то, что считается непосильным, иначе утонешь в личных комплексах и ничему не научишься. Берись со страхом и азартом одновременно. Прошибай головой стены, а если они не прошибаются – тогда медленно продавливай их. А у кого голова непрочная, тот подвинься и не мешай!
Лишь на рассвете я отвалился от компа, как пресытившийся и одуревший вампир, уже добрый к детишкам и ко всему на свете. Нужно было еще работать и работать, но я больше не мог. Перед глазами плыл туман, а молчавший до сей минуты желудок вдруг требовательно напомнил, что в него почти сутки не роняли никакой еды. Мастеря бутерброд с копченой скумбрией, я осознал, что способен сейчас только поесть и мертвой тушкой завалиться спать. Если только удастся уснуть… Коньячку, что ли, тяпнуть? Как ни был я вымотан, меня все еще трясло от возбуждения… и счастья. Кажется, я нашел. Кажется, эврика. Из ванны с воплем не выскочу и голым по городу не побегу, поскольку мой предварительный вывод еще нуждается в проверке и перепроверке, но сделано главное: он есть, он существует, этот вывод!
Я не обнаружил в СМИ никакого вранья, предназначенного для чужих. Безусловно, мне следовало тщательно проверить не полсотни фактов, а минимум тысячу, причем по разным годам, однако уже сейчас было над чем задуматься. Чужие берут информацию о нас главным образом из наших же телепередач, радио и всего, что распространяется через эфир, не так ли? Это аксиома, она известна каждому ребенку. Но если она верна, то кто мешает нам осторожно, очень осторожно пудрить чужим мозги?
Никто не мешает. Но мы не пудрим.
Почему?
Ответ мог быть только один: это не эффективно. Но, вероятно, в прошлом попытки дурить чужим головы предпринимались всерьез и были весьма изощренными и настойчивыми. В ответ мы получили астероид, а возможно, и не один. Капитанский Совет был вынужден признать: врать бывает накладно.
Предположение, не более того. Правда, вполне обоснованное.
Итак, мой предварительный вывод был таков: чужие и без наших СМИ располагают достаточно полной информацией об Экипаже. Вопрос: откуда они берут ее?
Если наши каналы передачи секретной информации не вполне надежны – это одно. Но если действуют «кроты» – это совсем другое. Я заскрипел зубами. А вот хрен вам, инопланетные благодетели! Если в Экипаже работают завербованные чужими враги, я вычислю их. Клянусь. Имею опыт. А в качестве награды попрошу у командования позволения лично накинуть петельки на шеи предателей. Если речь идет просто о болтунах – что ж, я помогу найти их и заткнуть. Но что если ни то, ни другое, ни третье?
Это хуже. Тогда еще работать и работать, может быть, долгие годы. Под коньяк и скумбрию воображение нарисовало мне этакое огромное звездное ухо, внимательно прослушивающее Землю. Возможно, даже со стетоскопом. Волосатое такое ухо, хрящеватое и противное…
А что делают с ушами?
Нет, брить его мы не будем. Мы его купируем, как бобику, а ушной проход заткнем хорошей пробкой. С резьбой. Не завтра, понятно. Со временем. И не раньше, чем сможем надавать чужим по рукам, а желательно и по мордасам…
Но когда-нибудь мы проделаем с ними все это!
14. Выбор
Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по свободной воле.
Будь Фрол религиозен, он впоследствии не раз поблагодарил бы всевышнего за помощь и долготерпение. Увы – в прошлой жизни Фрол, он же Михайло, ничуть не верил в действенность молитв и обрядов, хоть и собирался по неразумию молодости принять духовный сан. Что ж поделаешь, если так сложились обстоятельства? Кто ими не пользуется, тот поступает странно и вряд ли чего достигнет. На самом же деле Михайло Васильевич всего- навсего не сомневался в том, что Вселенная создана по чьей-то воле. Думать так было удобно – разумный компромисс между наукой и традициями. Кто-то когда-то создал Вселенную со всеми ее звездами, планетами и туманностями, установил в ней правила игры, сиречь физические законы, и решительно самоустранился от происходящих в ней процессов. И от людей, конечно, тоже. Молиться? Можно. Вот только какой в том смысл помимо самовнушения? Никто не услышит, да и слушать не станет.
Фрол пошел дальше, что и неудивительно для воспитанника Экипажа. Обряд исповеди казался ему хамским вторжением в личную жизнь, обряд причастия – пародией на людоедство. Не докатившись до воинствующего атеизма, Фрол принял рабочую гипотезу: бога нет. Во всяком случае, наверняка нет ни одного из тех богов, о которых бубнят служители всех существующих на Земле культов. Это было бы слишком просто. Такие боги – для толпы. Пусть толпа им и поклоняется, коли ей с того легче. К толпе же Фрол Пяткин сызмальства питал глубокое отвращение. Отряд, расчет, формирование – это еще туда-сюда, тут видна необходимость, но паства?! Те, кого пасут? Безмозглая скотинка? За такие слова в свой адрес Фрол кому угодно нанес бы оскорбление действием.
Кое в чем новое существование оказалось легче предыдущего. Ни Синода, ни Тайной канцелярии – живи без оглядки, служи и радуйся! Правда, терпи дисциплину, зато хоть не молись по обязанности. Молитв по велению души Фрол не знал – не было у его души таких велений. В своих удачах и провалах он, как и раньше, винил окружающих и, реже, себя – так оно было привычнее. И гораздо полезнее.
Пока же действительный рядовой Экипажа Фрол Ионович Пяткин, окончив спецшколу на год раньше своих сверстников и получив заслуженный отпуск, явился домой – порадовать родителей.
Мама перекинулась с сынком парой фраз и признала в нем полубога. Отец хмыкал, кряхтел, пытался
