– Действуйте, – нетерпеливо приказал он.
Это всегда пожалуйста. Я покашлял в микрофон и произнес:
– Привет. Как ты?
– Порядок! – Голос Слепка был даже весел. – Меня видно?
– Еще бы. – Я скосил глаза на один большой экран, затем на другой. – Идешь вроде нормально.
– Сам знаю. Мне видно почти столько же, сколько тебе. Себя только не вижу.
– А тебе оно надо? – поинтересовался я.
– Нет. Я просто так спросил.
Полковник тихонько зарычал. Вот ведь нетерпеливый какой. Сейчас опять начнет брызгать слюной и топать начальственной ножкой.
– Тяжело тебе там? – с ехидцей осведомился Слепок.
– Мне-то что? – в тон ему ответил я. – Я не грешник. Это ты у нас грешник. До сеанса слияния я виноват только в том, что таким уж родился на свет, и ни в чем больше. Мне потом вломят, с тобой вместе. Слушай, а может, ну его, этот сеанс слияния, а? Оставайся в паучьем теле – у тебя, как я погляжу, это неплохо получается…
Ответ был непечатным – и поделом мне: я же сам дал полковнику подсказку, как надавить на Слепок! Но, сделав глупость, иногда приходится и дальше держаться той же линии. И я сказал:
– Нет, правда, на что ты мне нужен? Живи себе. Оставайся тут, изучай Луну. Это тебе не в телескоп ее рассматривать. Прилетай на зарядку и заправку – и снова в путь за всевозможными фактами и артефактами. Прославишься. Разве не достойная жизнь?
– У меня-то будет достойная, – уловил он мою игру, – а у тебя? Неохота будет вспомнить потом то, что я чувствую сейчас?
– А зачем? – продолжал скоморошествовать я. – На что мне твои ощущения? Я привык доверять собственным чувствам, а не чьим-то. Если какой-то восьмилапый…
– Э! Я попросил бы! У меня двенадцать лап – восемь для ходьбы и четыре для работы!
– Тем более. Если какой-нибудь двенадцатилапый арахнид, которого и в биологии-то нет, что-то видит и чувствует, то какое мне до этого дело?
Краем глаза я следил за руководителем проекта. Он синел, багровел и вообще был на грани истерики. И когда он завизжал – не сказал, не крикнул, а именно завизжал на весь купол, – я и бровью не повел.
– Вы!.. Слышите, вы!.. Немедленно – я сказал, немедленно! – прикажите ему прекратить полет и вернуться!
Визг вышел что надо. На том конце связи Слепок хохотнул – наверняка услышал.
– Слышь, – сказал я ему, – тут тебе приказывают вернуться.
– Куда? – включил он дурака.
– Не имею представления. Кажется, сюда, в «Аристотель».
– Н-да? А зачем?
– Тут тебе объяснят.
– Я вернусь, – пообещал он. – Вот слетаю к Семиграннику и тотчас вернусь. Не беспокойся, за топливом я слежу.
– Я и не беспокоюсь… – Тут полковник затрясся, как видно, намереваясь вновь контузить визгом мои барабанные перепонки, и я продолжил: – Видишь ли, тебе приказывают не просто вернуться. Тебе приказывают немедленно вернуться.
– А ты? – спросил он.
– Что я?
– Ты тоже приказываешь мне сделать это?
– Нет, – вздохнул я. – Как я могу тебе приказывать? Не имею права.
– Это хорошо, – сказал он. – А я уж подумал, что и у тебя гормоны скачут, голове мешают. Скажи там этому крикуну, чтобы заткнулся. Пусть примет успокаивающее. А то ведь меня волновать тоже вредно – вот возьму да и разобьюсь ненароком о какую-нибудь скалу. Чего хорошего?
– Не надо.
Послышался смешок.
– Вот и я думаю, что не надо. Ну а если взглянуть на это с другой стороны – что? я, собственно, теряю? Жизнь? Это биологический термин, а я насквозь не биологичен. Существование? Но ведь ты существуешь, а я всего лишь твоя копия. Их можно наделать еще о-го-го сколько. И знаешь, я лишен страха быстрой смерти. Боль, немочь – это тоже не для меня. Ну не удача ли? Понимаешь, о чем я говорю?
Я отделался мычанием в микрофон. Я понимал. В прошлой жизни мне пришлось умирать долго и трудно. «Я жив еще!» – рычал я, и Академия при мне пикнуть не смела, но я уже медленно умирал и понимал, что это конец. Слепок просто куражился; болячки тела и угасание – еще не главная неприятность финала жизни. Куда хуже сознавать, сколь многого не успел, и понимать холодным рассудком, сколь многое из той малости, что все-таки успел, будет забыто!
Ох, не хорохорился бы мой Слепок, если бы не боялся…
– Ты вернешься? – спросил я просто для того, чтобы спросить.
– Конечно, – сейчас же ответил он. – Разве я дезертир?
– «Паук» – ценное имущество, – пробубнил я. – Ты угонщик.
– А тебе не хочется отдуваться за нас обоих после слияния. Я ведь тебя хорошо знаю. Ведь не хочется?
– Как-нибудь переживу, – буркнул я. – Попробуй мне только не вернуться.
Приходилось признать, что я умудрился сыграть скверную шутку с самим собой. Ведь он – это одновременно я и не я, и он свободен. В каком бы месте и каком бы времени ты ни жил, полностью свободным можно быть очень недолго, и часто это случается с человеком лишь один раз, перед самой кончиной. Слепок наслаждался полетом и свободой, предвкушал открытие, может быть, важнейшее за всю историю человечества, а мне определил не самую завидную роль. Высечь бы его, мстительно подумал я. Как в школе секли. Увы и ах – не выйдет. «Паука» сечь бесполезно, металлы не чувствительны к боли, а после слияния мне что – прикажете лупцевать собственные ягодицы, уподобляясь известной унтер- офицерской вдове?
Да я бы с радостью высек себя, только бы мой Слепок в конце концов вернулся и влил в меня свою память!
Обернувшись к руководителю программы, я покачал головой:
– Он не подчинится.
– Можете не сомневаться, это вам дорого обойдется, – процедил он.
– Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, – помогать ему, – подсказал я. И нисколько не удивился, услыхав в ответ:
– Как-нибудь без вас разберемся.
Я зевнул, отвернулся и стал размышлять, в какой части «Аристотеля» может сейчас находиться Ипат Скворцов.
25. Катастрофа
Почему, черт возьми, несчастливцы во что бы то ни стало хотят добиться счастья? Какая нелепость!
Когда после наивысшей точки траектории началось снижение, я давно уже прошел Южный полюс. Кратер Дезарг остался левее, довольно далеко впереди обозначились валы Карпентера и Анаксагора, а подо мной расстилалась горная страна. Просто удивительно, насколько богата равнинами та часть Луны, что обращена к Земле, и насколько бедна ими та часть, что вечно прячется от глаз земного наблюдателя! Нет на другой стороне Луны ничего подобного Океану Бурь или хотя бы Морю Влажности. Есть несколько небольших равнин, расположенных преимущественно в очень древних крупных кратерах, и только. Но кратеров разной величины как раз очень много, да и горных хребтов между ними хватает. Разломы. Сбросы. Трещины. Каменный хаос двух преобладающих цветов: серого и черного.
Луна – маленький шар. Мне предстояло пролететь всего-то около тысячи ста пятидесяти километров.
