обойтись без преданного ей всей душой подчиненного персонала. Кто эти люди и почему они работают на закрытый клуб реинкарнированных гениев, распоряжающийся судьбой человечества? Какие посты занимают они в структуре Экипажа? Разыгрывают ли их втемную – или щедро платят? А если платят, то чем: деньгами, карьерным ростом или обещанием новой жизни в новом теле после биологической смерти старой оболочки? На такую наживку клюнет, пожалуй, и завзятый бессребреник…
Несколько раз я пытался завести разговор об этом с немногими томящимися без дела узниками подземелья, но разговора не выходило – они сразу замыкались. То ли я еще не внушал им доверия, то ли сама тема считалась табуированной, не знаю.
Ну и плевать. Медленно закипая, я бродил по бетонированным норам, пока спасительная усталость не загоняла меня в койку. Рядом непременно храпел кто-нибудь, и я, матерясь про себя, натягивал одеяло на голову.
– Вставайте.
– А? – Я сел рывком и заморгал. – Что?
Передо мной стоял Магазинер.
– Вставайте, Фрол Ионович, – сипло выдохнул он. – Все кончено.
Спросонок я не мог понять, что, собственно, кончено и в каком смысле. Партия наша кончена?
– Мы проиграли?
– Наоборот, выиграли. Астероид уничтожил город Томсон, это в бывшей Канаде. Жертвы минимальны – несколько тупоумных упрямцев, добровольно оставшихся в городе и ускользнувших от внимания эвакуационных команд. Семь часов назад Эйхорн подал в отставку с поста Капитана. Шесть часов назад она была принята. Два часа назад Корабль получил нового Капитана, и зовут его Кинсукэ Асаи. Теперь мы вновь можем спокойно работать.
Я повертел головой вправо-влево – никого. Пустые койки. Мы были одни в боксе-спальне.
– Мы уже отправили почти всех, – упредил Магазинер мой вопрос. – Простите, но у них сейчас больше срочной работы, чем у вас. Откровенно говоря, у вас ее вообще нет – сначала вам предстоит пройти до конца подготовку, прерванную… гм, вашей торопливостью и пытливым умом. Вы готовы?
– Чего мне готовиться-то? – пробурчал я. – Готов я.
– Тогда пойдемте.
Пусто и гулко было в убежище. Никто не слонялся без дела по коридорам, убивая время осточертевшим моционом, никто не бежал с выпученными глазами по делу или с неожиданной вестью извне. Лишь неубранные столы и стулья в зале собраний напоминали о том, что еще несколько часов назад здесь текла какая-то жизнь, да еще в воздухе витало что-то трудноуловимое, намекающее на недавнюю обитаемость. Магазинер шел молча, явно не слишком расположенный к разговорам, и видно было, что не очень-то он отдохнул. В зале, где поместили чужого, нас встретил Герц с красными от недосыпа глазами. Зворыкин спал прямо на полу, подложив под себя разорванную картонную коробку от какого-то оборудования. Кто-то еще суетился на дальней периферии техногенных джунглей из приборов, проводов и кабелей, я не разобрал, кто.
На чужого я только глянул и отвернулся. Успею еще насмотреться.
– Поскорее, пожалуйста, – пробурчал Герц. – Становитесь в этот круг. Куда вас перебросить?
– Все равно, – пожал я плечами, становясь в очерченный мелом на бетоне неровный круг и вспоминая Хому Брута. – Главное, чтобы на Землю, а не на Луну. Лучше, конечно, в Северо-Евразийский отсек, можно в Звездный, можно в Тверь…
– Я бы рекомендовал вам отправиться в Тверь, – подал голос Магазинер. – Есть у нас безопасная приемная площадка в Твери?
– Даже несколько, – отозвался Герц. – И можно, конечно, переместить уважаемого… м-м… герра Ломоносова в пригородный лес. Куда лучше?
– Да мне вообще-то все равно… – начал было я, но Магазинер перебил меня:
– В Тверь. Не сердитесь, что я решаю за вас, Фрол Ионович, но так будет лучше и вам, и вашей супруге. Когда ее выпустят – а я думаю, что это произойдет сегодня, – будьте дома, утешьте ее…
– Что? – не понял я. – Кто выпустит, откуда?
Герц отвернулся, а Магазинер потупил взгляд.
– Ваша жена была арестована в самом начале операции Эйхорна против нас, а сын отделен от нее и помещен под наблюдение врачей. Вероятно, какой-нибудь мыслитель из числа наших противников решил, что таким путем можно оказать на нас давление… Не беспокойтесь, с ними все в порядке, отчасти потому, что мы не вступали в переговоры. И боже вас упаси пытаться самому разобраться с этим мыслителем, оставьте эту работу тем, кто привык подчищать хвосты после подобных историй…
Наверное, я вытаращился. Может быть, даже разинул рот, впитывая слова Магазинера и не умея сразу переварить их, но когда переварил, заорал во всю силу легких:
– Что-о-о?!!
Я вышел бы из круга и натворил бы, наверное, разных глупостей, если бы Магазинер не замахал на Герца пухлой лапкой: давайте, мол, давайте скорее!
И мир погас, чтобы тотчас возникнуть вновь.
37. Траектория
У каждого человека свои звезды.
Как вскоре выяснилось, моих родителей тоже допрашивали, но без ареста – поняли, что ничего они не знают и знать не могут. А вот Настасью продержали трое суток и задали миллион вопросов обо мне, прежде чем выпустить, вернув сына, так что неудивителен ее первый почти истерический возглас, когда она вышла ко мне со спящим Ванькой на руках:
– Что ты натворил?..
Это не я натворил, это со мной натворили. Но я не был в претензии. А жене объяснил, что сам толком ничего не знаю: похоже, мол, мы просто оказались случайными песчинками в жерновах высшего командования. От дурных, мол, случайностей никто не застрахован. При ссорах панов всегда страдает волосяной покров холопов, разве не так?
Кстати, насчет волосяного покрова я попал в точку: у Настасьи не только пропало молоко, но и появились первые седые волоски. Не прощу этого Эйхорну. Почему я должен прощать? Придет время, и я, прочтя в некрологе о нем слова «после тяжелой и продолжительной», мстительно улыбнусь, как тот китаец, что, сидя на берегу реки, ждет, когда мимо проплывет труп его врага.
И ведь дождется.
Шантаж не работает, если шантажист не может связаться с шантажируемым. Но из этого не следует никаких далеко идущих выводов вроде снисхождения и всепрощения.
Враги калибром помельче сходили со сцены один за другим, каждый по-своему, и мне с моего уровня не было видно подробностей работы «группы зачистки». Впрочем, подробности волновали меня не больше, чем любителя детективов волнует реальная борьба с криминалом. Даже намного меньше, потому что я не любитель детективов.
Мне так и не удалось выяснить, как доверенные сыскари Эйхорна вышли на нашу организацию. Через Ландау? А может быть, отчасти и через меня? Почему они взяли Настасью? Где конец этой ниточки, а где начало?
Впрочем, не так уж это и важно.
Магазинер опять оказался кругом прав: мою жену и сына не тронули за полным отсутствием смысла в такого рода действиях. Наш противник до самого конца не был уверен, что мы получаем его ультиматумы.
Это поначалу – ультиматумы. Потом – все более настойчивые предложения насчет переговоров.
Плевать. Мы молчали.
Зато астероид летел.
Наши потери ограничились Савелием Парамоновичем Чухонцевым, в прошлой жизни – Львом Ландау. Как ни странно, Гамов ушел от преследования, успев забиться куда-то в самый медвежий угол в Хибинских тундрах, где по осени и медведям-то холодновато. Почему он решил, что сможет выжить там без снаряжения, без подготовки и почти без пищи, – загадка. Но Гамов есть Гамов, ему всегда везло, а
