«Магдалену»: пробитая стальной стрелой грудь, сожженная огнеметом спина – с такими повреждениями долго не живут. Перед смертью он пришел в сознание и, отодвинув принесенную заботливыми друзьями банку икры, попросил позвать меня. «Ведь я человек? – спросил он, и на губах его запузырилась кровь. – Скажи, Тим, я не эксмен?» «Ты хомбре, – ответил я ему, вспомнив вычитанное где-то слово. – Человечище». Он улыбнулся и покачал головой: «Беда… Нет, хочу быть просто человеком…»
С тем и умер – улыбаясь.
Мы люди с тех пор, как фактически взяли «Эгиду» в свои руки. Штаб Марджори почти не вмешивается. Разумеется, в бою штабной катер будет находиться позади стаи наших капсул и сожжет каждого, кто струсит и отвернет от барьера, но этим да еще управлением лазерными платформами и ограничится роль командования эскадры. Остальное сделаем мы сами.
Мы – люди. Даже те из нас, кто набьется в трюмы «Незабудки», как кильки в жестянку, – не эксмены. Кто вдохнул свободы и сумел не отравиться ею – уже человек.
Странно: я и завидую, и не завидую им. Через шестнадцать суток они доберутся до Цереры в сопревшей от пота одежде, невероятно грязные, голодные, полумертвые от удушья и жажды, остервенившиеся в неизбежных склоках, ненавидящие всех и каждого… но все же спасутся, по-видимому. У них есть шанс.
А у нас?
Не знаю. Никто не знает. На миг я ощущаю холод в животе – так было со мной давным-давно, в позапрошлой геологической эпохе, когда я только-только пришел в шоу «Смертельная схватка» и жутко нервничал перед первым выходом на ринг. Было – и прошло.
После того как Жак Ягуар в первый раз выбросил меня за канаты.
На ВПП (не взлетно-посадочная полоса, а взлетно-посадочное поле) все мирно, мертво. Тусклый металл крышек шахт припудрен серой пылью. На открытых посадочных площадках дремлют катера и небольшой грузовоз, над последним тоже поработала команда Галагана. «Незабудка» притянута к площадке тремя тонкими тросами, я вижу два, а третий скрыт за корпусом. Давно хочу спросить и все время забываю: для чего нужны эти тросы? Землетрясений здесь не бывает. Корабль тяжелый, от пинка не улетит. Может, чтобы не завалился при ударе шального метеорита?
Черт его знает. По-моему, авария из-за отказа одной из лебедок, тянущих эти тросы, куда более вероятна, нежели удар космического камешка.
Впрочем, нет, я ошибаюсь, и вот те пыльные обломки у края ВПП наглядно указывают мне на ошибку. Удары случаются. Иногда, очень редко, сбоит посадочная автоматика, и если пилот не успевает среагировать, капсула, промахнувшись мимо шахты, врезается в Ананке со скоростью небольшой, но достаточной, чтобы превратиться в исковерканную груду титана и плоти. Последний такой случай был полтора года назад, уже при мне.
Мы сами – космические камешки.
Взлетов нет, садиться тоже нечему, но диспетчер занят. Чем – не понимаю. Вероятно, тестирует вручную свою технику, не доверяя программе, – уткнулся в монитор и временами принимается вводить команды, долбя по клавиатуре, что твой дятел.
Не буду ему мешать. Я пришел сюда не ради дела, а для того, чтобы в последний раз взглянуть на базу с этого ракурса. С ракурса, который через несколько часов перестанет существовать. Вместе с базой, разумеется. Только круглый идиот может рассчитывать на то, что нам удастся как-то прогнуть барьер, а тем более разорвать его, – у нас вообще иная задача.
Ну что, насмотрелся?
Да.
Тогда не торчи здесь попусту.
Цок, цок – подошвы. Куда сначала – в штаб или проверить капсулу?
К капсулам. Ближе. Заодно загляну в «Незабудку», невелик крюк.
В проходах – не протолкаться. Ждут, волнуются.
– Куда лезешь, куда? Твой номер какой?
– Отрицательный. – И я работаю локтями.
– Чего-о?..
– Пропустите его, это Тим. Эй, не напирайте сзади! Убери локоть, ты, макака!..
Это не оскорбление. Макаками зовут техников-смотрителей базы, частенько лазающих по стенам и потолкам.
Меня пропускают, но неохотно, очень неохотно. Вот она, гарантия от мятежа – нумерация эвакуирующихся. Чем меньше порядковый номер, тем больше шансы. Во всяком случае, до двухсотого номера шансы верные, но и трехсотый еще может надеяться. Эта очередь сама подавит в зародыше всякую попытку бунта.
Сразу бы нам догадаться…
Шлюз заперт, колотить в гулкий металл бесполезно, и мне приходится телепортировать сквозь него. Большой кучей, чуть ли не по потолок, навалены какие-то блоки и целые шкафы с аппаратурой дублирующих систем вперемежку с тоннами обрезанных кабелей, какие-то трубы, куски металла и предметы неясного назначения. Ремонтникам на Церере придется попотеть не одну неделю, прежде чем «Незабудка» вновь превратится в полноценный корабль. Змеятся шланги, воняет газовой сваркой, повсюду разбросаны упаковки с сублимированной пищей. Беня Галаган – потный, грязный, с всклокоченными лохмами и вытаращенными глазами – выскакивает прямо на меня из гофрированного хобота грузопропускника.
– Минут через тридцать – сорок можно начинать грузиться, – вопит и брызгается он прямо мне в ухо, не дожидаясь вопроса. – Все путем! Иди, успокой там…
– Сам иди. Двести тридцать влезут?
– Не знаю!
– То есть?
– Понятия не имею! – орет Беня. – Катился бы ты отсюда, а?
– Все меня сегодня гонят, – жалуюсь я.
– И поделом! Ты где должен быть?
– Успею. Есть еще время.
– У тебя есть – у других нет. Правда, проваливай, проваливай…
Он порывается куда-то бежать, но я ловлю его за рукав.
– Что-то у тамбура мало народу скопилось, человек триста всего…
– А остальных мы заперли в столовой. Во избежание. Да не хватайся ты, отцепись…
– Интересно, – задумчиво говорю я, – кто их выпустит, когда погрузится первая партия?
– Ты и выпустишь. Шучу. Тебе какое дело? Спроси За-глобу, это его забота. Пусти!
Вырвавшись, Беня исчезает за кучей мусора, по пути увернувшись от вылетевшего из грузопропускника стеклянного шкафа с медицинскими инструментами, и через секунду я слышу, как он матерно обкладывает кого-то по ту сторону кучи. Распустились. Громко дзенькнув, шкаф ложится на кучу, куча начинает оседать.
Значит, Марек Заглоба, старожил из старожилов, сам решил выпустить тех, чьи шансы на спасение призрачны. Ох рискует… Сметут они его.
Хочется верить, что он понимает, за что взялся.
Интересно, почему мне ничуть не страшно? Холода в животе давно уже нет, взамен него пришло и угнездилось странное ощущение нереальности происходящего. Ни дрожи, ни жалости к себе. Будто глядишь на себя со стороны, на свое отражение в зеркале и думаешь: нет, это не я, это не со мною…
Разве кто-нибудь сочувствует своему отражению?
Папиллятор, открывающий мне доступ в шахту, помнит только четыре индивидуальных отпечатка: мой, коменданта и двух техников из числа старожилов, специальным приказом Марджори прикрепленных сдувать пылинки с моей капсулы. Один из них во время мятежа получил заточку в живот и скончался на следующий день, второго я только что прогнал на «Незабудку», как он ни протестовал. По большому счету ему тут уже нечего делать. Отказ стартовой автоматики – вещь малореальная.
Тесно капсуле в шахте, не нужно мостика, чтобы перекрыть зазор между двумя люками, – шагай из коридора прямо в рубку. Хочешь – задраивай оба люка вручную, хочешь – набери команду, хочешь – дождись команды извне. Рубка тесная, на одного пилота. Панели управления, приборы, анатомическое
