вовремя.
– Быстро! – Он рванул дверцу, не обращая ни малейшего внимания на запах рвоты и разбросанные по салону салфетки. – Она идти может? – Я не очень уверенно кивнул. – Тогда за мной.
– Водя! – всхлипнула Настька.
– Пойдем, доча, – сказал я, выскакивая из машины. – Пойдем к воде. Там будет много воды.
Просторное чрево «Ил-76» было загружено едва вполовину. Здесь дремали здоровенные пыльные контейнеры ростом под самый потолок, и груды тюков на деревянных поддонах, стянутые потрепанными лохматыми лентами. Отдельно возвышались аккуратные штабеля новеньких коробок, судя по наклейкам – с компьютерами и ксероксами. Последние явно не предназначались для пострадавших от Монстра.
Не слишком-то щедрыми на подачки оказались англичане – не то, убаюканные последними репортажами, уже перестали принимать Монстра всерьез, не то устали заботиться о тех, кто хронически не способен позаботиться о себе сам. И если я готов доказывать каждому, что первое глубоко ошибочно, то против второго не поспоришь. Иногда оказывать помощь просто безнравственно. А еще безнравственнее ее принимать. Вряд ли эта помощь стоила того керосина, который пришлось сжечь, гоняя самолет в Хитроу и обратно. Оргтехника – иное дело.
Щель между коробками и мешками оказалась достаточной для нас троих. Как тараканы за плинтусом, честное Слово…
– Папка! – тянула дочь. – Папка, водя, водя-а!..
– Гурген… – просительно сказал я. Он отрицательно помотал головой.
– Не сейчас. Еще возможен досмотр.
– Какая разница! – злобно зашипел я. – Ты что, воды у пилотов не можешь сбегать попросить? Блин… будут досматривать – так и так заметят, с водой или без!
Гурген пожал плечами.
– А это как будут смотреть…
– Тогда я сам схожу!
– Вам нельзя, Алексей Сергеевич, – заявил Гурген таким голосом, что я понял: он не позволит. – Подождите.
– Водя-а-а…
– Ш-ш! – я приложил палец к запекшимся губам. Мне тоже здорово хотелось пить. – Хочешь сыграем в зеленого огуречика?
Шаг влево, шаг вправо 423
– Хосю. Водя…
– Огуречиком будешь ты, – шепотом импровизировал я, не давая дочери вставить слово. – Огуречик такой зелененький, свеженький. Ему надо тихонько сидеть на грядке, закрыть глаза и не шевелиться, а то придет большущая серая мышь и отгрызет огуречику хвостик. Понятно?
– Дя.
К счастью, Гурген проникся и не мешал.
– Это очень плохо, когда отгрызают хвостик, – шептал я. – А если огуречик будет сидеть тихо-тихо, ему дадут много воды из лейки. Много-много воды, а потом большую вкусную няняку… Ш-шш!.. Мышь идет!
Она послушно закрыла глаза ладошками – страдающая от жажды одиннадцатилетняя девочка с интеллектом трехлетнего карапуза, позволяющая вот так, запросто себя морочить. На несколько минут этой игры ей хватит, а потом?
Придумаю новую. А потом еще одну. Пока мои бывшие коллеги не высветят нас здесь фонариком.
Долгий зудящий гул, вибрация пола… Поднимают аппарель? Наверное. Значит, досмотра не будет?
Гул раскатился последним аккордом и смолк. Стало темнее.
А ведь верно…
– Все! – сказал Гурген, протискиваясь мимо нас. – Сейчас будет вода. Пока не начали выруливать…
Он вернулся бегом, прижимая к животу четыре банки колы. Я тут же вскрыл одну.
– Вот вода, солнышко. Огуречик ты мой… Настька отняла ладошки от лица и схватилась за банку. Опять полилось и в рот, и на пол.
– Ты плогнал мысь?
– Прогнал, доченька. Она убежала.
– Плохая мысь, – уверенно сказала Настька. – Папка холосый.
Я стиснул зубы, не зная, плакать мне или радоваться.
ГЛАВА 4
Ярчайшие эллипсы света скользили по полю, по волглой полегшей траве в бусинах холодной росы, то двигаясь прямо, то выписывая хитрые кренделя и загогулины, иногда рывком возвращаясь к уже осмотренному месту, – не меньше половины прожекторов в запретной зоне управлялись автоматически. Создатели программы божились, что любое существо крупнее кошки на пути от колючей проволоки до Объекта попадет в эллипс света минимум четырежды. На краю поля свет цеплял ряды столбов, простых и с изоляторами, неожиданно выхватывал кусок бетонки, дробился в пеньках сведенного леса, прихотливо играя корявыми тенями, так что новичку-караульному могло показаться, будто к Монстру подползает целое диверсионное подразделение. И казалось не раз. По-другому было над рекой – на темной воде блики прожекторов маячили постоянно.
Тем непроглядней была темень, когда луч, ударивший в триплекс армейского БТР, уходил в сторону и ослепленным глазам требовалось время, чтобы вновь начать видеть хотя бы на три шага вперед. Как раз там кончалась трава и начиналась обширная неглубокая ложбина, начисто лишенная растительности – недавнее лежбище периферийных частей больной твари. Ночь была темная, без луны, с редкими тусклыми искрами звезд.
Зато Объект освещался постоянно. И было видно, насколько он сдал за последний месяц, если слово «сдал» вообще применимо к чему-то такому, о чем нельзя с уверенностью сказать, что оно – существо. Монстр выглядел неважно. Даже не глядя на лишенную растительности широкую полосу вокруг него, не видя срезанного торца бетонки, резко обрывающейся на черте его наибольшего продвижения вширь, можно было понять, что он в самом деле уменьшился в объеме – «кожа» его перестала матово блестеть и сморщилась, словно была ему велика. Зев входного туннеля по-прежнему выделялся вровень с грунтом резким темным пятном, но уже не круглым – вполне явственно различались бугристые потеки по краям. Больное чудовище навязчиво напоминало невиданный гигантский овощ после зимнего хранения у плохих хозяев.
– Как не повезло яблоку, – бормотнул кто-то позади меня, явно цитируя нечто полузнакомое- полузабытое. Я не стал удивляться сходству ассоциаций.
Верно. Не, повезло у нас гостю. То ли он с самого начала был болен, как считает Топорищев, то ли подцепил какую-то инфекцию уже здесь. А может, надышался нашим воздухом, таким непривычным для потомков и их среды-няньки. Как-никак у нас в атмосфере пока еще не два процента углекислоты. Хотя вряд ли причина в этом… Что ему газовый состав? По идее, если гипотеза верна, он предназначен для колонизации любых землеподобных планет, в том числе и бескислородных.
А велика ли для меня разница – в чем причина? От какой бы хворобы ни помирал Монстр – он еще жив.
– Сейчас прожектора погаснут, – сказал Максютов. – Все готово. Крыса переела основной кабель и геройски погибла, аварийная система включилась с задержкой. Труп крысы мы предъявим нашим уважаемым наблюдателям, чтобы не подумали невесть чего. Камеры тоже отключатся. Времени у тебя секунд тридцать, так что не разевай варежку. Руки в ноги – и в Объект.
