Один матрос, баюкающий сломанную руку, был уведен в лазарет. Ссадин и синяков было предостаточно. Шальных взглядов – еще больше.
– Господа, что это было? – спрашивал у всех любознательный Завалишин, прижимая носовой платок к ссадине на скуле.
– Одиночный вал, – пожал плечами Батеньков.
– Да, но в чем причина?
– Трудно сказать определенно. Возможно, волну породило извержение подводного вулкана или землетрясение. Под нами ведь целая горная страна. О таких волнах известно, что они тем выше и круче, чем меньше глубина моря.
– А я читал, что японцы с такими волнами хорошо знакомы, – добавил Канчеялов.
– Теперь и мы знакомы благодаря им, – едко заметил Свистунов. – Нам до них еще пол-океана, а они нас, выходит, уже учат.
– Перестаньте!
Появившийся на мостике Пыхачев послал мичмана Тизенгаузена справиться, как чувствует себя его императорское высочество, и доложить.
Пыхачев беспокоился зря: цесаревич не получил ни царапины. Изрядно откушав накануне мадеры из пополненного на Азорах запаса спиртного, он почивал тяжелым сном и не проснулся от того, что был внезапно сброшен на пол каюты. Водружение же сонного тела обратно на кровать, по мнению Тизенгаузена, было делом дворецкого и камердинера наследника престола, но никак не мичмана российского флота.
Впрочем, докладывать об этом Пыхачеву он не стал, ограничившись словами «все благополучно» – да и эти слова произнес с деревянным равнодушием. Лишь очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, как презрительно дрогнула тонкая губа остзейца.
– Благодарю вас, ступайте, – холодно поблагодарил Пыхачев.
– Осмелюсь доложить еще об одном обстоятельстве, ваше высокоблагородие. Печать на двери каюты, занимаемой прежде господином статским советником Лопухиным, сорвана, и дверь распахнута настежь.
Каперанг дважды моргнул, не понимая. Затем начал меняться в лице.
– Что-о?!
– Так точно. Печать сорвана, дверь распахнута…
– Тише! – Пыхачев боязливо оглянулся. – Вот что, мичман. Найдите полковника Розена, срочно. И никому – слышите? – никому ни звука…
– Ну вот что, голубчик, – пять минут спустя говорил каперанг хмурому Розену. – Вы уж постарайтесь как-нибудь сами разобраться с этим делом. Ну а я со своей стороны помогу вам чем могу… Да, а не могла ли дверь как-нибудь сама собой распахнуться, когда налетела волна? Не очень-то надежны, по моему мнению, эти врезные замки…
– Сего не могло произойти ни в коем случае, – качнул головой Розен. – Видите? Вот здесь отметина. И здесь. Это взлом, причем грубый.
Присутствующий при сем Враницкий осветил замок переносным керосиновым фонарем и кивком согласился с мнением полковника.
– Павел Васильевич, – с мукой мученической в голосе обратился Пыхачев к старшему офицеру, – не возьметесь ли вы обеспечить содействие в… м-м… э-э… прояснении обстоятельств взлома? Право, надо разобраться. Не в службу, а в дружбу. За судном я уж сам пока пригляжу.
– Слушаюсь, – без энтузиазма козырнул Враницкий.
Каперанг еще потоптался без дела, поохал, повздыхал, затем вытянул из кармана носовой платок и обстоятельно высморкался.
– Представить себе не могу, что в команде завелись воры, – проговорил он, спрятав платок на место. – Да к тому же еще и взломщики… Стыд-то какой, господа… Боже, что делается, что делается…
Еще раз тяжко вздохнул и удалился, сокрушенно покачивая головой.
– Это намек? – прямо спросил Розен, как только Пыхачев оказался вне пределов слышимости.
– Вы о чем? – изобразил непонимание Враницкий.
Страшный шрам на лице Розена менял цвет на глазах.
– О том, можем ли мы с вами доверять друг другу. Вы тоже убеждены, что дверь была взломана ради кражи?
– Нет, – признался Враницкий и от облегчения даже лицом просветлел. Старший офицер «Победослава» не любил темнить.
Розен улыбнулся. В скудном свете настенных светильников и «летучей мыши» его улыбка производила впечатление даже на Враницкого.
– Приятно иметь дело с умным человеком…
– Но и не отбрасываю эту версию окончательно, – сейчас же поправился Враницкий. – За свою команду я ручаюсь. Не первый год. Молодец к молодцу. Нет воров. Буяны есть, а воров и взломщиков ищите в другом месте.
– Гардемарины? – спросил Розен и сам же махнул рукой. – Нет, это вряд ли. У мальчишек вся карьера впереди, зачем им?..
– Совершенно согласен. Простите, я должен задать вам вопрос…
– Извольте.
– Ваши морские пехотинцы?
– Исключено, – отрубил Розен.
– Вы уверены?
– Как в себе самом. Своих людей я сам подбирал. Я их знаю.
– Хм…
– Сомневаетесь?
– Ничуть.
– Стало быть, с чего начали, тем и кончили, – констатировал Розен. – Вряд ли это простое воровство. Боюсь, тут кое-что похуже… Давайте-ка пройдем внутрь и взглянем. Не возражаете?
В каюте, некогда занимаемой статским советником Лопухиным, держался устойчивый запах нежилого помещения. Хуже того: помещения давно запертого, да еще в тропиках. Пахло пылью, нагретым металлом, плесенью, чуточку табаком и еще чем-то не слишком приятным, возможно, крысами. Было темно и жарко. Немного возни – и в раскрытые иллюминаторы хлынул солнечный свет. Потянуло свежестью.
А еще в каюте статского советника царил разгром. Чемоданы были распахнуты, их содержимое вытряхнуто на пол. Отдельной кучкой покоились вещи из опустевшего саквояжа; по-видимому, в них копались особенно тщательно. Розен лишь покривил губы, узрев набор отмычек и массу других предметов в том же роде, порожденных прогрессом цивилизации. Несгораемый шкап лежал дверцей вниз. По царапинам на полу было видно, что он не просто свалился, но еще и проехал юзом добрых два фута. Ну, это не взломщик постарался, это волна…
Каюту Лопухина Розен прежде навещал всего дважды, оба раза более месяца назад, причем второй раз совсем бегло – при опечатывании ее. Это почти ничто для обыкновенного человека, но очень много для генштабиста с профессиональной памятью. Достаточно мысленно закрыть глаза – и можно увидеть эту каюту такой, какой она была до разгрома. Если пропало что-то из того, что тогда лежало на виду, это выяснится в течение нескольких минут.
Розен подобрал с пола дагерротипный портрет в рамке. Взглянул и положил на стол изображением вниз. На вопросительный взгляд Враницкого не ответил: если старший офицер еще не слышал сплетен о великой княжне и Лопухине, то их пересказ ничем не поможет. Если слышал, слова излишни. И вообще все это вздор! Не в великой княжне дело.
О чем жалел полковник, так это об отсутствии Лопухина. Личная неприязнь – тоже вздор! Главное, было бы кому квалифицированно заняться расследованием. Надо думать, к этому моменту у статского советника имелось бы полдюжины версий, из коих половина уже была бы отброшена велением логики и дедукции…
Ничего не попишешь. Придется самому.
