– Помогите-ка…
Вдвоем они не без труда поставили несгораемый шкап на короткие ножки. Розен потянул за ручку, повертел ее так и этак, дернул что есть силы. Заперто. Ага.
– Кажется, взломщик явился сюда ради содержимого этого шкапа. Взгляните-ка, Павел Васильевич, он пытался его вскрыть. Полагаю, ему сие не удалось. А перед этим он шарил в личных вещах, белье вон вывалил… Не сочтите за труд, загляните в гардероб – там тоже разгром?
– Точно.
– Естественно. Ключ от шкапа Лопухин мог держать, например, в кармане мундира. Взломщик очень спешил, ему было недосуг обращаться с вещами аккуратно. Но самое большое внимание он, как видите, уделил саквояжу. Однако, по всей видимости, не нашел ключа и там.
– Почему вы так думаете? – нахмурился Враницкий, пытаясь поспеть за силлогизмами генштабиста.
– Потому что он пытался взломать несгораемый шкап тем же орудием, каким взломал дверной замок. Вот взгляните – грубые царапины… Нет, ключа он не нашел, и отмычка ему не помогла. До содержимого шкапа взломщик не добрался. Если бы он преуспел в задуманном, зачем бы ему вновь запирать дверцу? Он ведь не мог уничтожить следы взлома двери каюты и понимал, что его… гм… выходка откроется очень скоро. Вы понимаете?
– Кажется, да. Продолжайте.
Розен в задумчивости потер подбородок и, ощутив кончиками пальцев некую шершавость, свидетельствующую о пробивающейся щетине, недовольно поморщился.
– Итак, вывод первый. В первую голову взломщика интересовало содержимое несгораемого шкапа. Согласны?
– Целиком и полностью, – кивнул Враницкий.
– Кстати. Вам случайно не известно, что находится внутри?
– Деньги.
– Ну, это многим известно. Вопрос заключается вот в чем: интересовало ли взломщика что-либо другое? Могут ли в шкапу находиться какие-нибудь секретные документы?
– А вы как полагаете?
– Я полагаю: не только могут, но даже должны.
– Весьма вероятно. – Враницкий морщил лоб, шевелил надбровьями. – Погодите-ка… Накануне выхода из Кронштадта на борт поднимались курьеры. Из Жандармского, насколько я понимаю. Кажется, двое… или трое?.. Нет, вспомнил: точно двое. Один с портфелем, другой с большим пакетом. Надо думать, документы в шкапу имеются.
Розен кивнул.
– Документы из Третьего отделения. Предположительно: особые сведения о команде «Победослава», а также обо мне и моих людях. Много бы я дал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на эти бумаги… Скажите, кто, где и как может законным образом вскрыть этот шкап?
– Специальный чиновник при нашем консульстве в Иокогаме, – ответил Враницкий после основательного раздумья. – И то если получит на то санкцию Третьего отделения. В противном случае шкап уедет в Петербург и будет вскрыт только на Литейном… Господин полковник, вы что задумали?
Тревога, отразившаяся на лице старшего офицера, заставила Розена чуть заметно улыбнуться.
– Не беспокойтесь, Павел Васильевич, на шкап я не покушаюсь. Но вот что пришло мне в голову… Благодаря графу Лопухину разоблачены и обезврежены два враждебных агента на борту. Один убит, другой сидит под замком. Но сколько их было всего – двое ли? Вы можете поручиться, что на корвете среди нас нет третьего?
Лоб старшего офицера мгновенно покрылся испариной. Враницкий покачал головой.
– А я с некоторых пор об этом думаю, – невесело сказал Розен. – Теперь же почти уверен. Быть может, враг лопатит сейчас палубу над нами, а то и того хуже: командует матросами, проводит свободное время в кают-компании, хороший товарищ и признанный весельчак, шутит, в шахматы играет…
– Офицер? – Враницкого передернуло. Сердито сдвинув брови, он повысил голос. – Нет. Невозможно. Исключено. Кого конкретно вы подозреваете? Назовите имя!
В этот миг Розен едва не растерялся: назвать было некого. Но и признаться в этом было невозможно: старший офицер мгновенно повернул бы дело в свою пользу. Только сейчас, мысленно обругав себя за непонятливость, Розен понял: Враницкому нет дела до следствия, но есть очень большое дело до репутации судна и, разумеется, его команды. Что такое работа сыщика (к которой, по правде говоря, и сам полковник не пылал любовью), он не знает и не желает знать. Поддерживать порядок – может и даже любит. В остальном бесполезен.
Следовательно, придется рассчитывать только на себя.
– Пока я не могу назвать вам имя, – нашел выход Розен. – Это преждевременно. У меня нет доказательств, и мне не нужна атмосфера подозрительности на борту. К тому же я могу ошибаться. Скажите лучше, когда примерно вы в последний раз видели дверь каюты запертой и опечатанной?
– Могу сказать не примерно, а точно, – холодно ответил Враницкий. – В тринадцать часов тридцать минут. Прямо отсюда я поднялся наверх и приказал делать промеры глубин. Поднимаясь по трапу, взглянул на часы.
– Примерно за час до прихода большой волны?
– Совершенно верно.
– Кто из офицеров был все это время наверху неотлучно?
Враницкий ненадолго задумался.
– Капитан-лейтенант Батеньков. Лейтенант Фаленберг. Мичман Корнилович.
– Благодарю вас. Ну что ж… – Розен обвел взглядом каюту. – Похоже, нам здесь больше нечего делать. Благоволите распорядиться запереть каюту на висячий замок и передать мне все ключи. Да, и вот еще что, Павел Васильевич… Личная просьба. Не надо придавать большое значение этому… инциденту. Зачем нервировать команду допросами и обысками? Своей цели взломщик ведь не достиг, а цель его – для всех – заключалась в деньгах, не так ли? Не в наших интересах поднимать тему секретных документов.
Насторожившийся Враницкий облегченно вздохнул.
– Именно. Душевно рад, что вы это понимаете.
– О чем речь. Одно дело делаем. Значит, для всех, исключая нас с вами и командира, на борту, по всей видимости, имела место неудавшаяся попытка кражи денег. Ввиду деликатности нашей миссии, а равно и малозначительности происшествия, решение не предавать инцидент широкой огласке вряд ли покажется странным, верно?
– Да.
– Так и сделаем.
Пока старший офицер ходил распорядиться насчет замка, Розен задумчиво курил возле иллюминатора, гурмански наслаждаясь миазмами табака в контрасте с морской свежестью. Потом окурок улетел в Великую Атлантику, а Розен пошел по каюте мелкими шажками, еще раз осматривая ее.
Боже, сколько тут было лишнего! Прежде всего мебель – массивная, с завитушками. Ни у кого на корвете больше нет такой – сгорела в топках и вылетела дымом в трубу, когда убегали от пиратов. Мебель, купленная в Понта-Дельгада, совсем другого фасона, коротко сказать – плебейского. Рама да тощий тюфяк – вот и кровать. И стенных панелей из дуба больше нигде на корвете нет, кроме этой каюты, и шелковых обоев… Трость Лопухина – и та сгорела бы в топке как миленькая, поскольку деревянная.
Розен подобрал с пола трость, сразу подивившись ее необычной тяжести. Усмехнулся углом рта: знаем, мол, эти штучки. Клинок внутри? Так и есть, клинок. Гм, странно короткий, дюймов двадцать пять всего… Ага, тут не только клинок! То-то резная рукоять не совсем удобно лежит в руке…
Улыбаясь и покачивая головой, полковник осторожно осмотрел рукоять клинка. Вделанный в нее однозарядный пистолет имел небольшой калибр и, вероятно, был рассчитан на слабый патрон, но Розен не обманывался: на близком расстоянии и из такого оружия запросто можно ухлопать противника наповал. Стало быть, вот вы как, господин из Третьего отделения? Фехтовать, надо думать, умеете, но к чему вам подвергать себя случайностям? Оч-чень, оч-чень благородно!
С брезгливой осторожностью, дабы не произвести выстрел, нечаянно надавив на резную завитушку,
