Я понимаю ваши тревоги. Весь путь — сплошное узкое ущелье, пропасти, завалы, обрывы. Все военные карты всех масштабов не содержат даже намеков на пути сообщения. И двинуть сюда шесть полков с артиллерией и конницей — прыгнуть в неизвестность. Прибавьте отсутствие связи с соседями и тылом. Войска в каньоне вытянутся длинной, многоверстной кишкой, и, если колонну обнаружат раньше времени, батальона может хватить, чтоб закупорить вам путь.
Командарм бросил взгляд на сосредоточенные лица краскомов и вдруг повеселел.
— Но все дело в том, что батальону неоткуда взяться. Юрюзань не прикрыта белыми. И это несложно понять. Ни Каппель, ни Войцеховский, ни, тем более, Колчак, как видим, не допускают мысли, что мы способны одолеть Каратау, поборов бездорожье горной реки.
Тухачевский достал из нагрудного кармана гимнастерки листки каких-то цифровых расчетов, положил их перед собой.
— Допустим — худшее. Белые не исключают нашего прорыва по каньону. Но многие генералы, привыкшие мыслить окаменевшими категориями, полагают: мы, в этом случае, осилим сто двадцать-сто пятьдесят верст за неделю, ну, скажем, за пять дней.
Вот эта надежда на то, что мы не пойдем по Юрюзани, или на то, что пойдя будем тащиться без дороги неделю, и белые успеют обнаружить и закупорить нас, — трагическая ошибка Колчака. И грешно не использовать ее во вред адмиралу.
Эйхе спросил:
— На чем основана уверенность, будто на реке нет засады?
— Мы проверили все, что следовало проверить, Генрих Христофорович, — тотчас отозвался командарм. — Опасения рассеяны армейской и агентурной разведкой.
Он помедлил.
— Единственная, впрочем, не слишком серьезная опасность — белые шайки. Кулаки, казачья верхушка, возможно, попытаются потрепать или попугать вас в пути. Это десятки или сотня штыков. Вам надлежит смести их со своего пути.
Эйхе согласно качнул головой.
— Это убедительно.
— Я не помянул пока весьма существенное соображение, — снова заговорил Тухачевский, раскладывая в каком-то, известном ему порядке листки с цифрами. — Штарм, готовясь к рейду, подсчитал: адмирал, даже узнав о красном марше, может перебросить войска к Юрюзани лишь за три с половиной- четыре дня. Я говорю о том количестве войск, которое способно вас остановить.
Вы понимаете, что из этого следует. Весь успех рейда — в его фантастической быстроте. Вы должны выйти на плато с непостижимой скоростью — максимум за трое суток. А это значит: шагать день и ночь. Нет, это не оборот из области изящной словесности, — ночлегов — увы! — не будет. Час-другой вздремнуть на большом привале да остудить ноги в реке — вот и все, что можно себе позволить.
Такова задача в общих чертах, наш главный секрет, который штарм не мог доверить ни провода?м, ни специальному командиру связи. Теперь я хотел бы выслушать ваше мнение, Генрих Христофорович.
— Ну, что ж, — после недолгого молчания отозвался начдив, — если это приказ, я исполню его. Однако хочу обратить внимание на следующее. Моя дивизия не имеет никакого касательства к горным войскам. У нас нет даже самого малого: вьючной артиллерии.
Далее. В долине ни дорог, ни мостов, ни обзора. От устья Юрюзани до ручья Кошелевки весь путь — глухое, безлюдное дефиле. Означенные на самых крупных картах редкие населенные пункты — это хуторки лесных рабочих в пять, от силы десять дворов. Там не сумеет разместиться даже лазарет.
Нам придется шагать, тащить пушки и коней сто двадцать, а то и сто пятьдесят верст. Но ведь даже на равнинной дороге не одолеть такой путь за трое суток! Фантастика!
— Нет, не фантастика, — возразил Тухачевский. — Главный повод для беспокойства — дороги, и позвольте вам доложить следующее. Идея разбить противника левосторонним ударом армии родилась не вчера и не сегодня. Она представлялась мне раньше, как и теперь, весьма заманчивой. И прежде, чем принять решение, — и я, и штаб должны были убедиться: по Юрюзани можно пройти.
Мы кропотливо и по крупицам собирали сведения о реке. Карты — картами, однако местные охотники и старожилы могли осветить нам долину детальнее и точнее карт. И вот что мы узнали из бесед. Все уральцы, ходившие по Юрюзани, утверждают в один голос: вдоль реки змеится пешеходная тропа, выбитая поколеньями бурлаков…
— Бурлаков? — удивился Белицкий.
— Да, волок плотов и барок. Далее. Старожилы утверждают, что грунт дна везде крепкий, глубина около берега не превышает половины аршина, и на крайний случай артиллерия может проехать по дну.
— Хорошо. Дивизия пойдет по Юрюзани, — произнес Эйхе, хмурясь и покусывая тонкие губы. — Однако я настаиваю на следующем. Дайте проводников и радиостанцию. Наши вожатые должны знать Юрюзань собственными ногами, а не из учебников географии. Реввоенсовет обязан взять на себя ответственность за боеприпасы и продовольствие для полков рейда. Мы отрываемся от армейских баз и сами себя в глуши ничем обеспечить не сумеем. В ущельях реки, как известно, нет ни промежуточных баз снабжения, ни санитарных, ни этапных пунктов.
Начдив помолчал, потер усы, погрыз холодную трубку.
— Мы выйдем на возвышенность, пожалуй, в районе Ахунова и Насибаша — и я хотел бы знать: где противник и сколько его?
— Хорошо, товарищ Эйхе, — кивнул командарм, — главные ваши просьбы разумны, и мы выполним их. Кое-что уже сделано: патроны, снаряды, продовольствие получите нынче вечером. Что же касается проводников, то в полках — сотни уральцев, в том числе уроженцев тех мест, по каким течет Юрюзань. Поищите — и вы найдете людей, знающих глухую, западную часть реки.
Тухачевский повернулся к Белицкому.
— А что скажете вы, Марк Семенович?
Наштадив бросил взгляд на карту командарма, в средней части которой желтело изображение Каратау, сказал:
— Сама по себе идея проникнуть в тыл неприятеля через «черный ход» не вызывает, конечно, возражений. Напротив, рейд сулит выгоды, которые сейчас трудно поддаются учету. Значит, обсуждать следует не замысел, а способы его претворения в жизнь.
По Юрюзани пойдет колонна длиной в двадцать верст. Она отправится в глушь каньона без походного охранения и специальных инженерных частей. Это немалый риск, все надо продумать до мелочей, и я хотел бы знать, сколько нам надо на подготовку?
Выслушав ответ Тухачевского, Белицкий усмехнулся и покачал головой.
— Немного, особенно если иметь в виду, что это, может, единственная в своем роде операция гражданской войны.
— Позвольте вас в этом случае, — заговорил командарм, — подкрепить рядом соображений в пользу плана. Рассмотрим прежде всего положение белых. Еще и еще раз оценим их позиции.
Итак, о чем говорят факты? На важнейшем, кратчайшем и опаснейшем для Колчака направлении — Бирском тракте на Златоуст — поставлен самый слабый в Западной армии Уральский корпус. Напротив, сильнейшее соединение адмирала — Уфимский корпус — выведен в глубокий резерв и пребывает в пяти переходах от линии боя. Именно в глубине Уфимской возвышенности расквартированы и пополняются 4-я и 12-я пехотные дивизии и печально известная Ижевская бригада генерала Молчанова.
Чем же заняты главные силы Западной армии? Да ничем. Корпус Каппеля и 8-я Камская дивизия из Уфимского корпуса бездействуют близ реки Уфы, и это позволило нам снять оттуда две наши дивизии и заменить их всего лишь двумя бригадами — стрелковой и конной.
План Колчака виден невооруженным глазом. Это план обороны. Значит, адмирал заранее отдает инициативу в наши руки. Он, вне сомнения, видит свою задачу в том, чтобы задержать нас у хребта, пользуясь выгодами горных кряжей и дефиле. Выполняя намерение, белый главнокомандующий постарается укрепить Уфимский корпус, подождать резервы из глубоких сибирских тылов, а там уж действовать в зависимости от обстановки.
Подчеркиваю еще раз: это план обороны. Более того — план п а с с и в н о й обороны.
