ранили.
Каратели похватали несколько десятков рабочих, но так ничего толком и не узнали.
Впрочем, именно тогда военная контрразведка Западной армии провела одну из наиболее приметных своих акций. В Сим прибыл с подложным письмом Уфимского подпольного комитета некто Деулин. Он оказался опытным провокатором, и вскоре последовали аресты и казни большевиков.
В начале февраля 1919 года, когда Деулин уже исчез, были взяты двадцать семь солдат Самарского полка, его подполье. Военно-полевой суд (он получил указание генерала Каппеля) приговорил всех арестованных к расстрелу. Осужденных казнили девятнадцатого февраля у Глиняного ключика, в трех верстах западнее Сима.
Но жертвы не могли сломить волю красного подполья, и оно отвечало ударом на удар.
Как-то «Орел» предупредил своих о подходе военного эшелона. Пятого февраля состав из двадцати вагонов замер на станции Челябинск, а шестого исчез один из них — с винтовками, гранатами и ящиком наганов.
Рабочие загнали вагон в тупик нижних мастерских, где грудились теплушки и платформы, ожидавшие ремонта, и он простоял здесь около двух недель, в течение которых из него понемногу выбирали оружие.
Затем, однажды ночью, к вагону подошел взвод солдат, и невысокий широкоплечий штабс-капитан в новенькой шинели и таких же погонах приказал подцепить теплушку к паровозу. Минутой позже к взводу присоединилось отделение куреня имени Шевченко, и все солдаты живо забрались на тендер.
Паровоз весело свистнул и потащил свою нетяжкую ношу на переселенческую ветку. Здесь солдат уже ждали возчики с телегами, и пехотинцы тотчас стали перетаскивать ящики с оружием в свой обоз.
Вокруг вагона стояли часовые, и никто не мог пройти по путям.
Закончив погрузку, все отправились на Марянинское кладбище, у ворот которого прибывших ждал каменотес, подпольщик Иван Карпович Сусоев.
«Штабс-капитан», в котором Сусоев без труда узнал слесаря паровозного депо Якова Алексеевича Хомаркина, крепко пожал руку товарищу и пошел вслед за ним в дальний край кладбища, где Иван вырыл огромную яму, якобы для братской могилы. Солдаты куреня и железнодорожники, переодетые в шинели, быстро перетаскали ящики с оружием в яму, накрыли их заранее припасенной клеенкой и закидали землей. В холмик врыли крест с надписью «Братская могила воинов». Его загодя изготовили подпольщики Брагин и Сурнин.
Однако, чтобы спрятать концы в воду, следовало отправить «вагон с оружием» на фронт. Подпольщики нашли подходящую теплушку, загрузили ее камнем и, подменив доску с номером, прицепили к проходящему эшелону. Это опасное дело исполнил старший составитель поездов Иван Иванович Молостов.
Иван Сусоев (его отца зарубили казаки) время от времени наведывался к оградке родителя и попутно присматривал за «братской могилой». И всякий раз докладывал о спокойствии на кладбище Александру Зыкову, приказавшему вырыть здесь оружейный склад.
Это было не единственное хранилище боезапаса. Тотчас после мятежа иноземцев Яков Рослов, Василий Евтеев и другие коммунисты, коими руководил мастер Иван Аверьянович Деревянин, вскрыли пол столярной мастерской вагонного депо и спрятали там тридцать семь винтовок.
Но оружия все же было мало, а Красную Армию ждали уже в Уфе, Аше и Златоусте и, значит, надо было добывать его для грядущих боев, не боясь риска и кары.
Однажды в сумерках к «Орлу» подошел осмотрщик поездов, слесарь Александр Феоктистов.
— Слышь, Григорий Павлович, — сказал он, — я там вагон с оружием выбраковал. Можно сказать, — «по неисправности ската колес». Как на это посмотришь?
Широков хорошо знал товарища по партии. Феоктистов возглавлял тайную десятку узла, был осторожен и бесстрашен. Но все же помощник военного коменданта спросил:
— А где охрана вагона?
— Где ж ей быть? В том же вагоне.
Широков молчал несколько мгновений, решая нелегкую задачу.
— Отправляй вагон в мастерские, — наконец сказал он, — вместе с охраной. Я освобожусь и приду.
«Орел», действительно, вскоре появился в мастерских. Вагонники старались уже вовсю, «устраняя неисправность». Из-за полуоткрытых дверей теплушки выглядывали пехотинцы охраны.
Вахмистр впрыгнул в вагон, оглядел трех рядовых с винтовками — и по их облику определил без труда, что это крестьяне малого достатка.
Сюда же, в теплушку, поднялись Александр Феоктистов, его жена, служившая сестрой милосердия при станции, и старший писарь военного комиссариата большевик Василий Бахарев.
«Орел» оглядел еще раз солдат, заметил на их лицах вполне понятное беспокойство и сказал без всякого вступления:
— Россия терпеть Колчака не станет. И мы знаем, и вы знаете. Он обречен. Туда и дорога. Но вам-то зачем пропадать?
Рядовые онемело глядели на военного с важными погонами, вздыхали, переминались с ноги на ногу, мямлили: «Оно бы и ладно, но как бы чего не вышло, а то враз в деревянный тулуп оденут…»
Понимая, что солдаты, вполне возможно, боятся провокации, Феоктистова поддержала их волю:
— Не трусьте, мужики. А мы вам непременно пособим.
Пехотинцы растерянно осведомились:
— А винтовки — кому?
— Да скиньте с шеи — и все дела.
— М-да… Опасно… А куды ж нам потом деваться?
В вагон поднялся Александр Зыков, пожал руки всем, в том числе и охране. Сказал солдату:
— И у нас голова — не гвозди забивать. Подумали. Получите совершенно форменные документы: отпущены домой по болезни.
Тогда один из солдат, переглянувшись с другими, внезапно заявил:
— Мы, стало быть, согласны.
В те же сутки охране вручили необходимые справки с подлинными печатями и подписями, а также снабдили гражданской одеждой, на всякий случай. А вагон перегнали в Челябинские каменноугольные копи и выгрузили в отработанную шахту.
Днем позже Леонтий Лепешков и член копейского ревкома Федор Царегородцев доложили Центру: винтовки надежно смазаны, обернуты в вощеную бумагу и сложены в нишах дальнего штрека.
Подполье железной дороги работало с крайним напряжением и риском, будто вовсе забыло, что у человека лишь одна голова на плечах.
«Чугунке» всегда достается в пору войны, но то, что творилось на станциях и перегонах к западу, северу и востоку от Челябинска, сильно походило на агонию. Половина паровозов была «больна» и не выезжала из депо; ломались и дымили буксами вагоны, портились связь и сигнализация. Все военные и гражданские генералы орали на «чугунку», требуя увеличить движение, сократить простои, хоть вылези из шкуры.
Особое напряжение и нервозность случались в кануны крупных операций. В частности, так было зимой, перед весенним наступлением Колчака.
Через Челябинск на Уфу шли тогда потоком эшелоны с войсками и оружием.
Подпольный Центр поручил Якову Рослову и Савелию Абрамову задерживать или спускать под откос эти составы. Боевики собрали семь надежных товарищей, знающих подрывное дело. В диверсионную группу вошли путейцы Федор Альбов и Кузьма Сорокин, слесаря Филипп Бекиш и Петр Чувашов, медник паровозного депо Петр Саклаков, литейщик Федор Долгушов и кузнец Моисей Русаков, оба со «Столля».
«Орел», телеграфисты и конторщики Федор Белов, Иван Иванович и Петр Молостовы сообщали подполью, когда подходят и куда направляются воинские составы.
Одиннадцатого декабря 1918 года Иван. Молостов уведомил Рослова, что в ночь на двенадцатое к Уфе уходит огромный эшелон боеприпасов и бензина.
