Каша тихонько пыхтела на огне, когда Роза наносила последние штрихи. Ну прямо хоть куда, подумала она, еще раз взглянув в зеркало. Себастьяну нравится, когда женщина ухожена, — сколько раз он ей это повторял. И он так искренне и мило восхищается ее телом. А красота требует жертв. Еще бы только уменьшить талию до шестидесяти двух сантиметров…
Роза убрала зеркальце со стола, поднялась с места и открыла шкафчик у окна. На верхней полке стояли по ранжиру кофейники, молочники, салатники, блюда большие и блюда маленькие. На второй сверху полке нашли пристанище тарелки, мелкие и глубокие, и еще два фарфоровых вместилища в форме рыбы. На нижней полке в прозрачных контейнерах (считая справа налево) покоились: мука пшеничная, пшено, гречка, рис длиннозерный, изюм без косточек, каменная соль, коричневый сахар, очищенные семечки подсолнуха, рис белый. На первой полке — Роза, на второй — Роза, что на третьей — не видно. Может, приправы какие?
А на какой полке у Розы хранится любовь?
Петра не покидало неприятное чувство: что-то в его жизни бесповоротно менялось. Именно сейчас, когда им жилось куда лучше, когда не надо уже было сражаться за каждый грош и обитали они в своей собственной квартире. Он лез из кожи вон, уступал Басе во всем, только бы она была счастлива и довольна. А она не была счастлива. И он порой просто задыхался дома, словно петля затягивалась на горле. Вне дома Петру было легче, и это его огорчало.
Он любил свою жену, когда ее не было рядом. В последнее время он старался рассказывать ей обо всем, но разговор не клеился. Он сообщал, когда вернется, где будут съемки, когда фотографии опубликуют, какая пробка была на площади Вольности; рассказывал, с кем встречался и о чем шел разговор. Только Бася, еще недавно такая любопытная, слушала его без интереса, угрюмо думая о чем-то своем.
Петру стало казаться, что единственное предназначение слов — скрывать истину. Жена относилась к нему… нет, не как к воздуху, без воздуха не проживешь, — а как к
Однажды он спросил прямо:
— Ты мне веришь?
Бася тогда улыбнулась ему и ответила — эдак небрежно, будто постороннему: — Верю, верю.
И вместе с тем… она рылась у него в карманах, вскрывала письма («А я думала, это счет»), просматривала ежедневник. А ему нечего было скрывать.
Ну разве ерунду какую. Что зря жену расстраивать?
Может, все супружеские пары проходят через это?
Он скучал по прежней Басе, веселой и доверчивой.
Петр сидел за компьютером и просматривал старые диски, приводил в порядок каталоги, стирал ненужные снимки. С экрана на него глядела Бася, снятая украдкой, тайком, она терпеть не могла, когда муж наставлял на нее объектив. И это были лучшие его фотографии. Ей не покажешь — обещал ведь, что не будет ее щелкать без ее согласия. Зато сам просматривал частенько, клятвопреступник.
Может, именно поэтому наступает момент, когда люди хотят родить ребенка? Всему свое время. Этап жизни вдвоем пройден, пришла пора расширить семью. С целью ее укрепления.
Но ведь у них и так все крепко.
Петр закрыл файл под названием «Фабрика тростника». Бася исчезла, превратилась в буковки на «рабочем столе». Петр вынул диск, спрятал в контейнер с замочком и запустил «Фотошоп». До пяти надо отослать обработанные снимки в редакцию, а потом придет Конрад, которому Петр обещал помочь.
У Конрада накрылся весь жесткий диск целиком, а собратьям-фотографам надо помогать. И Петр разрешил ему поработать на своем компьютере.
Ей снилось, что она едет куда-то на автобусе. Ночь, люди дремлют, опустив головы. Ярко светит луна. На душе тревожно, автобус, похоже, свернул с дороги, не видно ни дорожной разметки, ни асфальта, одна пустота, непонятно, куда они заехали. Она встает и трясет за плечо соседку. Женщина поднимает голову, отбрасывает со лба пряди волос… Да ведь у соседки нет лица, только пластмассовая маска без глаз и рта, как у недоделанного манекена! Она в ужасе отшатывается и будит мужчину, сидящего рядом с женщиной… И у этого маска вместо лица… Она бежит по салону, толкает пассажиров, у всех вместо лиц маски, подбегает к шоферу, стучит в стеклянную перегородку… Сердце замирает от жути. Фары высвечивают зеленоватую жижу, они катят по бесконечному болоту, огромные пузыри неспешно вырастают прямо по курсу и беззвучно лопаются.
Сейчас колеса автобуса увязнут в жидкой грязи, их затянет вниз, зеленое месиво зальет окна, сделается совсем темно, потом гадость через мелкие щелочки просочится в салон и заполнит его до краев. Никто никогда не узнает, как и где им довелось погибнуть.
Она барабанит по перегородке, водитель, кажется, не осознает, что заблудился, заехал не туда… Как это они до сих пор не провалились? Она лупит по стеклу, люди встают, безглазо смотрят на нее, шофер на мгновение оборачивается.
На маске у него прорези на месте глаз. Пустые прорези.
Им не спастись.
Она с хрипом проснулась и села на постели, не в силах перевести дыхание. Только сейчас она поняла, что это всего лишь сон.
Дурной сон, и не более того.
Инвентаризация и контроль в одном флаконе. И это перед ликвидацией. И как смотрят-то! Могла бы, стервозина, потише выдавать свои комментарии!
— Только погляди на эту женщину!
Это она обо мне высказалась. Сценическим шепотом.
Без тебя знаю, как я выгляжу.
Похоже, я здесь лишняя. Пойду дальше вдоль полок, у меня есть список пропавших книг, может, какую и найду. Пусть обсуждают мою внешность без меня.
— Не родись красивой, родись счастливой, — услышала Бася как-то вечером.
В двадцать ноль-ноль она уже лежала в кровати, так было заведено в их доме, ребенок отправлялся спать ровно в восемь. В крайнем случае в половине девятого. И хотя Басе было уже двенадцать лет, в назначенное время она послушно желала всем спокойной ночи, уходила в свою комнату и гасила свет. Немного погодя мама проверяла, уснула ли дочка. Иногда и папа заходил, если был дома.
В ту ночь Бася допоздна читала «Графа Монте-Кристо». Под одеялом, при свете фонарика. А когда начиталась досыта, оказалось, что спать ей совершенно не хочется.
Она задумалась — хватило бы у нее терпения и сил, чтобы убить годы на поиск людей, причинивших ей зло, выдержала бы она ужасы заключения в замке Иф? И что, оказавшись на месте графа, она бы сделала с богатством?
Точно купила бы красную машину на зависть всему классу. А возил бы ее шофер.
И тут она услышала из-за стены:
— Не родись красивой, родись счастливой. Скажешь, не так?
Это был голос тети Ирены. У Баси прямо сердце сжалось. Как она может так говорить о ее маме? Уж мама-то покрасивее тети будет. Мама была бы просто киноактриса, если бы не сморщенный лоб и три- четыре морщинки на переносице, из-за чего лицо у нее делается какое-то угрюмое. Ну а сама тетя Ирена? Нос картошкой, губы тонкие, а пальцы такие толстые, словно она взяла их поиграть у другого человека.
И только услышав ответ, Бася поняла, что речь шла вовсе не о маме.
— Знаешь, — сказала мама, — из гадкого утенка порой вырастает прекрасный лебедь. У Баси еще масса времени.
— Так ведь это к лучшему, я о том и говорю, — отчетливо произнесла тетя Ирена. — Красавица — значит, дура. Куда приятнее, когда у девушки котелок варит. Ей бы еще найти кого…
— Она же еще ребенок, — возразила мама, а Бася уткнулась носом в подушку, стараясь не дышать, и
