голос у Мендеса непривычно резкий.
— Женщина из тех, кто не был под охраной?
— Нет, он разделал ее прямо в «Милано». Приезжай немедленно!
Щелчок.
Паз положил трубку, встал и крепко потер рукой лицо. Сна как не бывало.
Улица перед отелем была перекрыта. Дюжина различных полицейских машин заполняла подъездную дорожку. Над зданием завис вертолет, но свет его прожектора нужен был разве что для телесъемок. Фургоны средств информации находились достаточно далеко от здания. Паз поставил машину на бульваре Бискейн, нацепил на грудь свою бляху, прихватил с собой портфель и вошел в отель.
В вестибюле было полно вооруженных полицейских, будто особо опасный преступник решил прекратить полосовать женщин ножом и начал пользоваться автоматическим оружием. Паз огляделся с не свойственной ему обычно неторопливостью. На лицах у многих были написаны откровенный страх, недоумение и нечто вроде сомнения в реальности происшедшего — чувства, которые, насколько мог судить Джимми по собственному опыту, копы, как правило, публично не проявляли. Он направился на место преступления, к номеру 416 на четвертом этаже, коридор которого был забит еще большим количеством полицейских, а также криминалистов-экспертов, рыдающих женщин в ночных рубашках и социальных работников, пытающихся остановить истерию. У Мендеса был такой вид, словно это ему, а не Элис Дженнифер Пауэрс, незамужней белой женщине двадцати двух лет (как вскоре узнал Паз), пришлось перенести операцию по извлечению внутренностей. Мендес разговаривал с двумя патрульными лейтенантами, поэтому Джимми сразу прошел в номер 416, где, как и ожидал, обнаружил Барлоу.
— Итак, еще одна, — сказал Паз, глядя на окровавленный труп на постели, тело круглолицей молодой женщины с короткими каштановыми волосами и кожей, синевато-белой, словно снятое молоко. Как и остальные жертвы, она выглядела совершенно спокойной. — Есть предположения, каким образом этот молодчик проник в отель?
— «Осязаем, как слепые стену, и, как без глаз, ходим ощупью, спотыкаемся в полдень, как в сумерки, между живыми — как мертвые», Книга Исайи, глава пятьдесят девятая, стих десятый, — изрек Барлоу. — Это нам и предстоит выяснить, Джимми. Всех ребят, кто дежурил нынче ночью в вестибюле, и всех, кто дежурил на этаже, собрали внизу, в магазине, торгующем кофе. Шеф требует, чтобы мы допросили каждого по отдельности. Там есть маленький офис управляющего, ты можешь его занять. Я тем временем осмотрю место преступления.
— Ничего, управимся, у нас уже есть опыт. Все проделано так же, как и в других случаях?
— Не совсем. На этот раз он забрал с собой ребенка. Как видишь, это номер на двоих. Вторая женщина спала на соседней кровати. От нее и узнали о случившемся. Она встала в десять минут третьего, чтобы зайти в ванную комнату, и обнаружила свою соседку в таком вот виде. После того, что она увидела, ее держат на транквилизаторах.
Это значило, что расспрашивать ее, по крайней мере теперь, невозможно. Собственно говоря, подумал Паз, невелика потеря, вряд ли она в состоянии сообщить об убийце нечто более вразумительное, чем сообщила Тэнзи Фрэнклин.
Внизу в магазине ожидало четверо полицейских — сержант Майк Дюваль и патрульные Бобби Руис, Дик Лаксфельт и Мерседес Апарисио. Когда вошел Паз, все четверо посмотрели на него с надеждой, словно он мог их спасти. Первым Паз вызвал сержанта.
Дюваль работал в полиции восемнадцать лет, у него была хорошая репутация, потому его и привлекли к участию в этом особо сложном деле. Он к тому же умел докладывать четко и точно, Паз это знал и позволил ему говорить самому.
— Было два двадцать пять. Я сидел за бюро портье вместе с Апарисио, мы проверяли лист наблюдений перед приходом следующей смены, после чего я собирался идти проверять посты, что делал каждый час. Сначала я подошел к дежурному у служебного входа, это был Лаксфельт, потом поочередно проверил посты у лифтов на этажах. На четвертом дежурил Руис. Гляжу, какой-то тип идет через холл по направлению к лифту, спокойно, словно постоялец к своему номеру. Я сначала было решил, что это кто-то из ваших, но тогда он должен был бы отметиться у нас внизу, поэтому я крикнул: «Эй, сэр, вы куда идете?» Он только махнул мне рукой и нажал на кнопку лифта. Двери открылись, и он вошел в кабину. Вот так это было. Вот дерьмо, думаю. Я тут же объявил по радио тревогу на все посты на этажах, сообщил, что в отель проник посторонний. Вызвал Лаксфельта, спрашиваю, какого хрена он позволил этому типу пройти мимо себя, Лаксфельт клянется, что никто мимо него не проходил. Он стоял у главного входа, дверь стеклянная, мне было видно, что он там стоит. Клянется, мол, никакого типа не было. Но мы, то есть я и Апарисио, видели этого типа. Тогда я вызвал подкрепление, намереваясь осмотреть все комнаты. А пока мы увидели на индикаторе, что кабина остановилась на четвертом этаже. Вызываю Руиса, ведь он на четвертом, и Руис сообщает по радио, я, мол, его вижу, я его застукал. И все, молчание. Я вхожу в другой лифт, поднимаюсь на четвертый этаж. Руиса там нет, а я, стало быть, в полном дерьме. Слышу сирены. Спускаюсь в вестибюль. Там лейтенант Посада, с ним десять человек, а по дорожке к отелю бегут еще люди. Я рассказал лейтенанту, что случилось, и мы стали обыскивать отель, все комнаты и служебные помещения… поставили по два человека у каждого выхода. — Тут он перевел дыхание. — Мы проверили сначала все комнаты на четвертом, я их сам осматривал. Все мирно спят. Такая же картина во всем здании. Было уже около четырех часов. И тут зазвонил этот хренов телефон. Женщина из четыреста шестнадцатого кричит как сумасшедшая. — Дюваль вытер ладонью широкое лицо и провел пальцами по волосам. — И вы хотите знать, как выглядел этот гад, верно?
— Это бы нам помогло.
— Правильно, только дело в том, что я не могу его описать. Я смотрел прямо на него с расстояния в двадцать ярдов, не больше, и свет горел ярко, а я не могу вам сказать, был ли он черный, белый, желтый, высокий, маленький, толстый, худой, был на нем костюм Санта-Клауса или что еще. Ничего не помню. Я бы решил, что я спятил, но с Апарисио то же самое. Пустота, как бывает во сне, увидишь что-нибудь страшное вроде прогулки по Марсу, проснешься, лежишь и ничего не соображаешь. Что за дьявольщина…
— Хорошо, я понял, а чтобы вы успокоились, скажу: этот мерзавец имеет при себе самые разные вещества, дурманящие разум, у нас есть доказательства. Он мог распылить что-то такое в воздухе, кто знает? А как насчет Руиса, что с ним случилось?
— О, Руис! — Дюваль фыркнул. — Мы его обнаружили в уборной минут через десять после того, как нашли труп женщины. Он выглядел то ли как пьяный, то ли как обкуренный. У него есть что рассказать. Предоставляю вам самому это от него услышать.
После этого Джимми разговаривал с Апарисио, которая подтвердила во всех подробностях рассказ своего сержанта; за нею последовал Лаксфельт, совершенно сбитый с толку событиями прошедшей ночи. Он с непреодолимым упорством настаивал на том, что мимо него никто не проходил в вестибюль. Руис оказался худым, нервным пареньком, он первый год служил в полиции. На лбу у него выступили крупные капли пота, он курил одну за другой сигареты «Кэмел» с фильтром. Он начал рассказывать свою историю, начав с того момента, когда открылись двери лифта.
— Я пригнулся, держа оружие наготове. Я одним ударом уложил его на пол. Он не сопротивлялся, я надел на него наручники. Я связался с сержантом по рации и сказал, что схватил парня, он в наручниках. Я обыскал его карманы и обнаружил нож.
— Какой это был нож, Бобби?
— Один из тех, какими выполняют резьбу по дереву, с красной пластмассовой ручкой, лезвие похоже на длинный скальпель. Я его сложил. Потом на другом лифте поднялись сержант с Диком. Они увели преступника. И тут появился лейтенант Кинси, начальник моей смены, и меня все стали хлопать по спине. Дело сделано, все кончено. Я имею в виду, что я это помню. Так было. Я подогнал свою машину к отелю, моя смена закончилась, и я поехал домой. Лег спать. И вижу сон, настоящий кошмар, и запах сильный, резкий, будто я в каком-то темном месте, узком, как гроб, и я встаю… А потом… я вдруг понимаю, что я не сплю, и я не лежу в постели, а на самом деле нахожусь в каком-то темном месте, и пахнет вроде как отбеливателем для стирки, только сильнее. Это была женская уборная на четвертом этаже. Я выхожу и вижу, что в коридоре полно полицейских, все они смотрят на меня. Подходит сержант Дюваль и спрашивает: где ты был, черти бы тебя взяли? Наручники мои у меня на поясе. Я первым делом сам его
