1881
Перевод Ин. Оксенова
Еще раз Кахетии Не дождусь я дня, о Кахетия дорогая, Когда вновь взгляну с Гомборской горы на тебя Вниз спущусь, обойду твои рощи зеленые, Тенью, свежестью и прохладою напоенные. Не дождусь, когда пиром душу свою успокою, Чтобы песни твои услаждали слух одна за другою, «Мравалжамиер» милые звуки чтоб долго не гасли, Двухголосое чтоб звучало: «Здравствуй, будь счастлив!» Не дождусь, когда снова увижу дев сладкогласных, Цветущих, как ты, и, как ты, таких же прекрасных, Услышу их речи и вспомню всё, что, бывало, Мучило сердце, и всё, что его услаждало. Неужель умру, неужели сойду в могилу И не увижу своей я Кахетии милой! И не увижу того, чего жаждут очи, Что мерещится мне в свете дня и в сумерках ночи! Кахетия, вечно с тобой я, к тебе влекомый. Слышу и здесь Алазани плеск знакомый, Мысленно я на Гомборской горе изумрудной Любуюсь красою долин, расцветающих чудно, Сок твоих лоз зажигает мне кровь, полный коварства. «Мравалжамиер! — я пою. — Будь счастлив! Здравствуй!» 1882
Перевод В. Оношкевич-Яцына
Царица Прекрасная дева стояла, грустна, Пред юным царем. Кто с ней в мире сравнится? На мрамор груди голова склонена, И слезы как жемчуг на черных ресницах. Царь смотрит в глаза ей. И сердце его Неведомое взволновало страданье, Он вздрагивает. Всё его существо Как бы растворилось в прекрасном созданье. Он молвит: «Что хочешь? Вот — слава моя, Сокровища — всё тебе брошу под ноги. Дворец удивительный выстрою я, Садами и златом украшу чертоги. В шелк Персии и в жемчуга красоту Твою облачу я, на зависть ровесниц. Уснуть ли на пышную ляжешь тахту, Проснешься ль — всех лир стерегут тебя песни. О, только меня пощади, одаря Любовью! Не мучь, исцели от недуга! Ни братьев, ни матери нет у царя. Подумай, как жить властелину без друга». Но дева, храня опечаленный вид, Склонившаяся, безответно стоит. «Чего же ты хочешь? Откликнись, открой! Надеть мне кольчугу и шлем? О, поведай — Тебя прославляя, мне броситься в бой, Вернуться героем с добытой победой?» Но дева склонилась, молчит. И слеза Прекрасные ей застилает глаза. «Ответь! Существо твое сопряжено С моим. Образ твой позабыть нету силы. Лицо твое — в сердце иконой оно, Я в сердце его сберегу до могилы. Меня ты не знаешь, но как мне не знать Тебя, за которой следил я так много? Ты в храме. С тобою небес благодать. Ты в небе. С тобою сияние Бога. Над люлькой ты в хижине, темной как склеп, Поешь сироте. Сладко стелются звуки. В затерянной улице сиротам хлеб Твои разделяют хрустальные руки. Довольно! Мой скипетр, порфира и трон, И власть, и народ — всё тобой озарится. В короне нет лучшего камня. И он Не ты ли, моя госпожа и царица?» Но дева спокойно сказала в ответ: «К чему мне сокровищ запас драгоценный? Моей чистоты не смутят они, нет. Ее не купить всем богатствам вселенной. Иные мне песни над люлькою мать Певала. И пел мой отец по-иному. Ничто мне на троне с царем восседать, Коль благ ты не даришь народу родному. Царицей мне стать! Дай народу сперва Ты волю. Чиновников алчность и злоба Народ угнетают. Умерь их права. Царь вместе с народом — пусть царствуют оба. Себе не желай ты народных трудов.
