именно только при путешествии «по верёвочке», т.е. свернув с почтового тракта и направляясь из деревни в деревню, в самую глушь сибирскую.
По этим же местам мне пришлось впоследствии проезжать по железной дороге, и невольно напрашивается сопоставление с одной стороны прежнего мирного и тихого колорита деревенской жизни с её невероятной для нынешнего времени дешевизной и обилием жизненных продуктов, а с другой - шумливой сутолоки, принесённой с собою железной дорогой, вместе с крайним вздорожанием жизни не только в городах, но и в деревнях. Недаром лучшие умы, как Л.Н. Толстой, выражали иногда сомнение в пользе и спасительности рельсовых путей, этих наиболее могущественных проводников выспренных потребностей современной цивилизации и сомнительных благ для заурядной жизни.
Впрочем, и то сказать: несмотря на обилие хлеба и баснословную дешевизну жизни, существовавшие в Западной Сибири до проведения железной дороги, эти места всё же посещал иногда жестокий голод, который трудно было парализовать каким-нибудь привозом со стороны, вследствие отсутствия удобных и дешёвых путей сообщения. Часто случалось, что в одной губернии урожай такой, что хлеб не находит сбыта, продаётся за бесценок; а тут же, в соседней губернии, люди пухнут с голоду.
Для иллюстрации приведу следующий характерный факт. В Верхнеудинском округе Забайкальской области смекалистый рыбак вздумал однажды обратить свой улов рыбы в зерновой хлеб, а хлеб тот продать, потому что прямым путём выручить деньги за рыбу нечего было и думать: зерна всякого и всех сколько угодно, а денег ни у кого нет. Вот взвалил рыбак свою бочку рыбы на телегу и поехал с нею по деревням. Всюду покупатели крестьяне охотно покупают рыбу, расплачиваясь зерном, которое щедро сыпали рыбаку в мешки. Ещё полбочки рыбак не продал, а хлеб сыпать уже некуда, получился большой гружёный воз; пудов в 30 отборного зерна за вторую половину бочки. Рыбак от удовольствия потирает руки, радуясь своей смётке - за одну бочку рыбы выручил два воза хлеба.
Вышло, однако, так, что хлеба два воза есть, но покупать его никто не покупает, ни в деревне, ни на винокуренном заводе, куда пришлось везти хлеб; ни, наконец, в городе, куда повёз на продажу зерно. Никто не покупает, ни по какой цене. Подвозчик, тем временем, требует уплаты за провоз. Пришлось неудачному коммерсанту тайком и украдкой, пользуясь наступившей темнотой, освободить свой воз от груза зерна, высыпать его прямо на улицу, чтобы можно было скрыться на своей лошади, бросив подводчика со вторым возом...
Настолько хлеб в этом районе не имел никакой ценности. А рядом - всего лишь в расстоянии 120-130 вёрст - в Читинском округе, свирепствовал местами настоящий голод; но доставить хлеб из Верхнеудинского округа невозможно было, потому что на всём участке Яблонового хребта, на протяжении около 500 вёрст, нет ни одной колёсной перевалочной дороги.
Впрочем, не только хлеб - серебро даже не выдерживало перевозки через Сибирь на лошадях. Богатейшие серебряные рудники, например, Кутомарский в Нерчинско-Заводском округе, не разрабатывались только потому, что серебро не окупало доставки из Забайкалья на монетный двор в Петербург. Как это ни кажется диким - это тем не менее, факт, не подлежащий сомнению.
Серебро не окупало перевозки до Петербурга; выдерживало только золото, которое сосредоточивалось в горном управлении в Иркутске и оттуда караваном отправлялось на монетный двор в Петербург. Необходимо, впрочем, оговориться, что не окупало серебро казённой перевозки, которая, как сейчас увидим, обходилась баснословно дорого, напоминая известную сказку о кормлении казённого воробья. А что касается подлинной стоимости былой перевозки грузов по Сибири, то - в то время как казённая перевозка не покрывалась даже серебром - в Забайкалье продавались деревянные ложки и дуги, привезённые с Нижегородской ярмарки. Другими словами: в частных руках даже дерево, не говоря уже, хотя бы, про мыло и гвозди, представляло собою большую ценность, чем серебро в руках казённых.
Чтобы понять, почему так дорого обходилась перевозка казне, расскажу как перевозились караваны золота через Сибирь в Петербург, что мне пришлось изучить непосредственно, в качестве начальника такого каравана, который доставлялся из Иркутска в Петербург зимой 1891 г. Для цельности скажу об этом сейчас, забегая немного вперёд, в отношении хронологического порядка.
Прежде всего горное правление даёт наряд своему подрядчику поставить известное число «кошёвок»; это простые сани-розвальни, которые продаются на всех базарах в Сибири по сходным ценам; но так как на заказных санях предстоит перевозить не что-нибудь, а золото, да заказчик притом казна, да расплачивается казна чужим карманом - ибо все расходы по перевозке относятся насчёт золотопромышленников - то эти самые сани вырастают ценой в 5 и 10 раз дороже обыкновенных. Золото в слитках, весом около полпуда каждый, складывалось в грубо сколоченные из толстых досок ящики, окованные железом. В таком ящике укладывалось 25-30 пудов золота; с этим золотым грузом ящик наглухо привинчивается ко дну саней. Немного возвышающийся ящик служил готовым столом... для игры в винт во время езды днём и даже ночью напролёт, благодаря фонарику, прикреплённому к стенке кошевы; причём винтёры до кончика носа остаются завёрнутыми в шубах и дохах с накрепко примёрзшими к ним усами и бородами.
В состав каравана назначалось обыкновенно 10-15 саней; значит, общее количество перевозимого составляло 300-360 пудов золота. Для охраны такого каравана назначался конвой из 4-6 казаков. Надо удивляться как патриархальности перевозки таких ценных сокровищ, так и похвальному благонравию сибирских «чалдонов» (каторжных-беглых, бродяг), придорожных ссыльнопоселенцев или просто изобилующих в Сибири охотников до лёгкой наживы, которые, кажется, ни разу не учиняли нападений на такие караваны с золотом. А ведь такой караван представлял собою ценность в 4-5 миллионов рублей. Одна только повозка представляла собою ценность в полмиллиона. Караван постоянно и неизбежно разрывался, растягивался на протяжении 1-2 вёрст. Случится поломка в какой-нибудь кошеве, и весь обоз останавливается: не только конвой, но и все ямщики собираются на выручку застрявшей повозки; а тем временем остальные сани с золотом остаются рассеянными и брошенными в тайге и на дороге, под охраной Николая Угодника. Что стоило бы кому-нибудь угнать хоть одну повозку, или сбить и спрятать в снегу ящик с золотом, которым завладеет потом по миновании каравана.
Неугодно ли сопоставить это с перевозкой какой-нибудь тысячи долларов по улицам Чикаго в наше время...
Чиновники горного правления уверяли, что грабители потому не рискуют нападать на караваны с золотом, что сбыть такое золото было очень трудно. В действительности это вовсе не так: хищники умудрялись перевозить золото контрабандным путём через китайскую границу, иногда даже в экипаже самого генерал-губернатора, как это случилось в моё время, в 1889 г. Устроили это таким образом. Проведали контрабандисты, что объезжавший Забайкалье генерал-губернатор барон Корф, по приезде в Селенгинск, принял приглашение китайских властей заехать из Кяхты в пограничный китайский городок Маймачин на обед, приготовленный в его честь. Зная хорошо, что генерал-губернаторский тарантас таможенные чиновники осматривать не посмеют, хищники всунули незаметно в ящик, где обыкновенно хранится колёсная мазь, с десяток грязных, захватанных мазью ящичков колёсной мази, в которых вместо мази было золото. Сам контрабандист, зорко следя издали за этим тарантасом, одновременно перешёл границу с пустыми руками, а по прибытии в Маймачин усердно помогал ямщику-буряту... мазать колёса тарантаса, только не той, конечно, мазью, которую он заготовил.
Долгое время барон Корф не мог забыть, как он попал в контрабандисты.
Раз коснувшись своеобразных способов передвижения по Сибири, отошедших теперь в область преданий, нелишнее вспомнить и весьма оригинальные путешествия на плотах, которые в былое время совершались из Читы, вниз, конечно, по течению Ингоды, Шилки и Амура до Благовещенска, Хабаровска, а иногда и далее, до Николаевска, т.е. всего на расстоянии свыше 3000-4000 вёрст.
Замечу мимоходом, что этот способ передвижения к Великому океану имеет своё историческое прошлое, богатое многими событиями и последствиями. Ещё при первом занятии Приамурского края, при графе Муравьёве-Амурском, явилась необходимость обеспечить новую колонию первыми авангардами переселенцев и снабдить новосёлов какими-нибудь боевыми силами и жизненными запасами. Всё это возможно было только посредством сплава по Амуру. Никаких дорог из Забайкалья на Дальний Восток нет, как известно и поныне, если не считать Амурскую железную дорогу и небольшие участки колёсных дорог вдоль Амура. Так что поныне огромная наша окраина Дальнего Востока висит лишь на телеграфной проволоке, а для сообщения служит самая поверхность Амура - зимою по льду, а летом на пароходе. При Муравьёве и этого не было; так что передвижение грузов и людей возможно было только на плотах и редко
