почему у него лизунец такой грязный? У вас же вроде конюшня с полным набором услуг? Я не должна тратить свое время на отмывание лизунцов или дожидаясь, пока кто-то установит препятствия…
— Порез у Сэма на плече был с ноготь размером. Но я сделаю пометку, чтобы в другой раз вам позвонили…
И позвоню. В три часа ночи. Или в момент рождественского застолья. Я уж подгадаю.
— А препятствия разобраны потому, что Пи-Джей только закончил ровнять площадку, вы будете самой первой, кто там поедет, и грунт…
Я умолкаю — кое-что отвлекает меня. По дорожке пробирается синий пикап Дэна. Потом скрывается за домом. Ничего не понимая, я бросаю взгляд на часы. Когда пикап показывается снова, из него выбирается Ева. Она что-то кричит. Что именно, я пока не разберу, но вижу, что у нее форменная истерика. Она громко хлопает дверцей, врывается в дом, и эта дверь тоже закрывается с гулким хлопком.
Я срываюсь на бег. У меня за спиной длятся нескончаемые претензии доктора Берман.
— Но тогда ему следовало бы… Эй, что происходит? Куда это вы?
Ее голос выходит на новый уровень экспрессии.
— Извините, неотложное дело, скоро вернусь, — кричу я на бегу.
Дэн дает задний ход, но замечает меня и останавливает машину. Он ждет, не заглушая двигателя.
Я пробежала добрую треть расстояния до дома, но голос доктора Берман звучит наподобие туманного горна:
— Нет, это попросту невыносимо! Вы бы лучше задумались, хорошенько задумались о том, как вы обращаетесь с владельцами лошадей! Ваша конюшня ведь далеко не единственная в…
Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Я готова взорваться.
— Бога ради, тетка, почему бы тебе носок в рот не засунуть?
У нее падает челюсть. У Пи-Джея округляются глаза.
Я переживаю мгновение неуверенности. Мгновение четкого понимания, что я сейчас натворила. Потом снова бегу.
Когда я подбегаю к грузовичку, Дэн опускает стекло.
Я спрашиваю:
— Что стряслось?
И наклоняюсь, опираясь о борт машины. Я совсем задохнулась.
— Мне пришлось отказаться от услуг Евы, — говорит он, глядя в ветровое стекло.
— Да что такое? Что случилось-то?
— Думаю, тебе лучше ее саму расспросить.
— Я тебя спрашиваю!
Он продолжает сидеть молча и неподвижно.
— Дэн, да говори уже наконец!
Еще секунду мне кажется, что он так и не ответит. Но он все-таки поворачивается ко мне, лицо у него мрачное.
— Я застукал Еву с сигаретой на сеновале.
— Что?..
— Вот только что. Она там была с другим волонтером, тоже подростком.
— Ты серьезно?..
Я таращусь на Дэна, мечтая о том, чтобы все оказалось недоразумением. Потом продолжаю:
— Да где бы ей, черт возьми, раздобыть сигареты-то? Тут до ближайшего ларька двадцать семь миль, а у нее даже велосипеда нет!
— Мне очень жаль, — отвечает он просто.
— Вот дерьмо, — говорю я.
Сдергиваю очки и провожу рукой по лицу.
— Ты точно уверен, что так все и было?
Он кивает.
— Ну что ж. Спасибо, что рассказал. И за то, что выгнал ее.
Он снова кивает. Он смотрит на меня, и я понимаю — он хочет сказать что-то еще.
— Слушай, сейчас, наверное, не тот момент… Просто вчера вечером так здорово было.
Я смеюсь.
— Извини… — быстро поправляется Дэн.
— Не надо. Не извиняйся, мне тоже было очень хорошо. Я просто…
И я беспомощно оглядываюсь на заднюю дверь дома.
— Я знаю. Может, мне стоило позвонить попозже, но… Он делает паузу, разглядывая свои руки, лежащие на руле.
— Я был бы рад как-нибудь все повторить.
— Я тоже, — говорю я.
Наши взгляды встречаются…
Я ощущаю, как сзади надвигается нечто громадное, еще прежде, чем у Дэна меняется выражение лица. Я оборачиваюсь. Громадный серебристый «линкольн навигатор» нависает над нами, заслоняя солнечный свет. Тонированное стекло плавно опускается, и сквозь линзы от Феррагамо меня обдает адское пламя.
— Доктор Берман, простите…
— Довольно! Мой муж вас известит, когда мы договоримся с другой конюшней. Никто себе не позволяет так обращаться со мной, даже сын-подросток, а вы бы слышали, как он порой выражается! Стыдитесь!
— Мне правда стыдно, мне очень…
— Я сказала — довольно! Ума не приложу, что скажет ваша мать!
И она отворачивается к ветровому стеклу. Тонированное окно поднимается, и «навигатор» стартует прочь.
Я остаюсь в растрепанных чувствах — и вдруг слышу смешок Дэна.
Поднявшись по лестнице, я наталкиваюсь на Гарриет — та собирается спускаться. Только взглянув на меня, она удирает в спальню. Короткие лапки и крохотные коготки не справляются с крутым поворотом — ее отчаянно заносит.
Дверь в комнату Евы закрыта неплотно. Я останавливаюсь перед ней и негромко стучу.
— Ева?
Немного подождав, я открываю дверь.
Ева сидит на кровати, поджав под себя ноги. Сперва я вижу только ее спину, но вот она оборачивается — с явной тревогой. Глаза у нее красные, веки распухли.
— Чего еще? — спрашивает она таким тоном, будто не догадывается, зачем я пришла.
— Ох, Ева, — говорю я.
Она смотрит на меня, часто моргая. Потом ее губы начинают дрожать. Еще через мгновение по левой щеке скатывается большая слеза. Следом — по правой. Она зарывается лицом в растопыренные ладони. Ногти у нее нынче короткие, синий маникюр весь исцарапан.
Какое-то время я молча смотрю на нее, потом подхожу. Подтаскиваю к кровати деревянный стул, сажусь на него верхом и складываю руки на спинке.
— Ты хоть представляешь себе, как это было опасно?
Она перестает реветь и вглядывается в мое лицо. Я продолжаю:
— Не представляешь? Не имеешь понятия, с какой легкостью могла загореться конюшня? Ты вполне могла ее дотла спалить. И как по-твоему, что было бы тогда с лошадьми?
— Так есть же пожарная сигнализация! Мы бы сразу…
— Никаких «мы бы сразу». Знаешь, как быстро загорается сено? Вы бы никого вывести не успели. Хуже того — вы, скорее всего, оказались бы отрезаны наверху и сами заживо сгорели…
Ева утирает слезы. Она смотрит на плинтус, на лице — изумление пополам с ужасом. Я с удивлением
