— Не продолжай, — говорю я.
Лицо у меня и так начинает гореть. Я спускаю с рук Гарриет и обхожу его.
Он вновь нагоняет меня. Мы молча идем рядом, пока не выбираемся на дорогу.
Я смотрю по сторонам, соображая, что делать. В конце концов я переправляю Гарриет через забор и сама перелезаю. Жан Клод следует моему примеру, и мы шагаем по пастбищу в отдаленный уголок.
— Я возвращаюсь в Канаду, — произносит он наконец. — В Оттаву. Мне казалось, ты поймешь…
— С чего ты взял, что пойму?
— У тебя ведь тоже есть дочь.
— А Мутти сказала, это из-за того, что тебе пришлось денники чистить.
— Ну вот еще, — выговаривает он хрипло и вновь берет меня за плечо.
Гарриет рычит откуда-то снизу, тоже мне, деловая колбаска. Жан Клод удивленно смотрит на нее, но руку все-таки разжимает.
— Ты сама отлично знаешь, что это не так, — говорит он. — Да, тут порядочный бардак, что уж говорить…
И он делает жест, охватывающий всю ферму в целом.
— Но уезжаю я не поэтому.
— Ты решил быть поближе к Манон?
Я внимательно слежу за его лицом. Оно такое выразительное, и вообще он… он… Не знаю, как описать, просто долго сердиться на него решительно невозможно.
— Моя жена… моя бывшая говорит, что не может справиться с Манон. У них там примерно как у вас с Евой. Дети…
Жан Клод пожимает плечами.
— Но я все лето наблюдал за Евой и за тобой, и…
Он закрывает рот и поводит головой, как бы раздумывая, стоит ли продолжать.
Чего доброго, он боится обидеть меня. Что ж, на правду грех обижаться. Я кругом накосячила и сама это знаю. Другое дело, я твердо намерена исправить, что можно. И конечно, я не радуюсь тому, что моя история послужила для него предостережением.
— Как бы то ни было, — говорит он, решив не расставлять всех точек над «i», — я принял предложение от Национального конноспортивного центра. Того самого, где она тренируется. Манон, думаю, вряд ли будет в восторге, но c’est la vie. Мое место — там…
— А твоя бывшая?
— Мы сохранили добрые отношения. Ей как раз пригодится союзник. Мы с ней… как это правильно сказать? Выступим единым фронтом…
Я пытаюсь улыбнуться. Потом качаю головой.
— И когда ты отбываешь?
— Я начну работать там через месяц. Я сказал Урсуле, что побуду здесь до тех пор, если она сочтет это полезным. Мы вновь набираем учеников, но…
Он снова оставляет фразу незавершенной. И я опять понимаю, что он имеет в виду. Он хочет помочь Мутти выдавить последние денежные капли из ее заведения, прежде чем она окончательно окажется на пепелище.
Я делаю шаг вперед и уже сама беру его за плечи. Под моими ладонями — крепкие мышцы, твердые, как мячи для бейсбола. Гарриет скулит у нас под ногами, не в силах сообразить, что к чему.
— Удачи тебе, — говорю я. — Во всем. Правда. В особенности с Манон.
Улыбка зарождается в его глазах и трогает губы. Он наклоняется и целует меня — сперва в левую щеку, потом в правую.
Мы идем дальше, пока не обходим весь периметр фермы. Потом Жан Клод пожимает на прощание мой локоть и скрывается в конюшне. А я ухожу по дорожке. Меня ждет пустая и грустная комната в пустом, безрадостном доме.
Телефон звонит, как раз когда я иду через кухню. Я бросаюсь к аппарату, надеясь, что это Дэн.
— Аннемари? — спрашивает женский голос.
— Да?
— Это Норма Блэкли. У меня для вас хорошие новости.
— В самом деле?
Давненько я не получала добрых вестей…
— Я только что говорила по телефону с детективом Самосой. Они выдвигают официальное обвинение против Маккалоу и четверых его служащих. Судя по всему, те двое, которых задержали у вас, под угрозой пятнадцати лет за решеткой запели, как канарейки…
— В чем же состоит обвинение?
— О, оно весьма длинное. Мошенничество в особо крупных размерах, обман доверия в особо крупных размерах, преступный сговор с целью кражи третьей степени, два случая особой жестокости в отношении животных…
— Два?
— Гарра от них вырвался и сбежал, и тогда они другую лошадь убили. И сожгли до такой степени, что ветврач даже тело не опознал.
— Господи, — содрогаюсь я.
— Суть в том, что на фоне таких злодеяний вы для них — слишком мелкая рыбка.
— Так они меня не?..
— Правду сказать, мне кажется, они толком не знают, что с вами делать. Вы, конечно, подмочили свою репутацию, но показания Дэна Гарибальди и документы аукциона свидетельствуют, что Гарра достался вам именно так, как вы и сказали полиции. Остается, правда, ваш звонок Маккалоу и эпопея с перекрашиванием. Но поскольку ни один человек из команды Маккалоу даже не упомянул вашего имени, навесить на вас что-либо определенное им так и не удалось. Если строго следовать букве закона, вы имеете полное право окрашивать лошадь, если только тем самым не причиняете ей физического ущерба и не покрываете следы преступления. Вот если бы вы попытались перевести коня в другую конюшню или как-то скрыть его пребывание у вас…
— Я именно так и хотела поступить, но тут все понеслось…
— А вот этого вы никогда, слышите? Никогда!.. Никому и ни при каких обстоятельствах не говорите! — строго произносит Норма. — Поняли?
— Да, я понимаю. Я не скажу. Ну ладно, а дальше что? Как мне его обратно заполучить?
— Кого, Гарру? Ну, это вам навряд ли удастся…
— Почему? Это же мой конь. Я его законно купила.
— Начнем с того, — говорит она, — что центр по спасению не являлся его собственником, то есть и право владения не мог вам передать.
— Но это же чушь…
— Не чушь, а закон. Который распространяется на любое краденое имущество. Тому, кто в итоге купил его, просто не повезло.
— Значит, я его выкуплю у того, кому он теперь принадлежат. Кто владелец?
— С этим пока ясности нет. Он должен был бы достаться страховой компании, но если они засудят Маккалоу из-за мошенничества со страховкой, лошадь перейдет обратно к нему. Сейчас Гарра стоит на полицейской конюшне. Он является уликой, подкрепляющей обвинение.
Голова у меня идет кругом.
— Я им позвоню…
— Как ваш юридический консультант — не советовала бы.
— Почему?
— Потому что ваше положение до сих пор сложное. Стоит ли гусей дразнить?
— Мне надо обязательно им позвонить…
Она вздыхает. Люди часто вздыхают, общаясь со мной.
— Только, прошу вас, будьте очень, очень осмотрительны при разговоре. Не наседайте на них, а то
