Потом медленно перевел взгляд на нее:
– Пальчики оближешь, миссис Майклсон! Благодарю судьбу, что оставила меня умирать именно здесь, на пороге вашего дома.
– Судьба судьбой, – пробормотала Келли, отбирая у него ложку, – а теперь, будьте любезны, пойдите и оденьтесь.
Камерон не сводил с нее глаз, и взгляд Келли обжигал его жарким пламенем.
– По правде говоря, Келли, я просто не могу показываться в форме янки. Я не шпион, и не хватало еще, чтобы меня поймали и повесили как шпиона! Я не горю желанием погибнуть в бою, но исполняя свой долг – это, во всяком случае, достойная смерть. Если уж мне суждено быть повешенным, то по крайней мере за наше «правое дело».
– Ясно, – отозвалась девушка.
А она и не подумала об этом. Схватив Камерона как мятежника, янки его не повесят, а, вероятнее всего, отправят в лагерь для военнопленных. Со шпионами же в военное время расправляются круто. В Вашингтоне, например, бросили в тюрьму даже Роуз Гринхау, которая считалась признанной красавицей столичного общества. Поговаривали, что и ей не избежать казни.
Келли, впрочем, очень надеялась, что бедняжку минует подобная участь.
– Надеюсь, вы проявили ко мне такое милосердие не только для того, чтобы перед виселицей я предстал здоровым?
– Никакого особого милосердия я не проявляла.
– Значит, вы с самого начала действительно рассчитывали на то, что меня повесят?
– Нет, сэр, отнюдь, – раздраженно отозвалась она и, взмахнув ложкой, приблизилась к нему. – Полковник…
– Позвольте, миссис Майклсон. – Он отобрал у нее ложку. – Я еще в себя не пришел от того, что на меня бросались с саблями, обстреливали артиллерией, палили из ружей, а тут еще вы – с суповой ложкой!
Она сердито ругнулась вполголоса.
– Полковник, ваша мать, наверное, пришла бы в ужас, увидев своего сыночка, опоясанного простыней, на кухне у молодой женщины!
– Моя мать, мам, была мудрой и здравомыслящей леди и наверняка отнеслась бы к этому нормально. Впрочем, она была бы вам благодарна за спасение моей жизни и, уверен, не стала бы даже спрашивать, почему я нахожусь здесь без одежды.
– Полковник, я сейчас же вышвырну вас вон! – предупредила она.
– Хотите бросить меня, голого, на съедение волкам?!
– Не забывайте, что я янки. И с этими волками из одной стаи, – Нет, – тихо сказал он, – я же забываю.
Келли посмотрела на него в упор, и странная дрожь охватила все ее тело. С чего, откуда в ней этот непонятный страх, похожий на предчувствие?
– Что ж, – тихо произнесла она, отступая, – вашу военную форму уже не вернешь. Я ее сожгла. Придется вам подыскать что-нибудь. По-моему, там есть и цивильное. – Она окинула его взглядом. – Мой муж, возможно, был пониже ростом, но… – она замолчала и пожала плечами, – но брюки отца, пожалуй, вам подойдут. А в сундуке в конце коридора лежат рубашки моих братьев.
– Если я правильно понял, обедать мне будет позволено только одетым? – Дэниел говорил шутливым тоном, поддразнивая ее, и не будь он нагим, манеры его вполне приличествовали бы виргннскому джентльмену, каковым он наверняка и слыл в свое время.
– Именно, – улыбнулась девушка.
Он низко поклонился:
– В таком случае я оденусь настолько прилично, насколько мне это удастся.
Дэниел удалился, волоча за собой конец простыни. Она посмотрела ему вслед и закусила губу, чтобы не разреветься.
Проклятая война! Все у нее украла. А теперь вот привела на порог дома врага, но опять-таки лишает ненависти к нему.
Досадуя, она снова повернулась к плите. Пока он отсутствовал, она накрыла на стол. Может, она малость спятила, но ей почему-то стало до смешного важно вести себя так, словно в жизни ничего не менялось и все шло своим чередом.
Разумеется, все было не так. Ближе к вечеру возле дома снова появилась специальная команда, собиравшая убитых.
Сержант, которому она, нервничая, предложила ковш воды, был бледен как бумага. Он рассказал ей о том, как мятежники окопались во рву и долго удерживали позицию, но в конце концов нью-йоркский отряд прорвал их оборону и перестрелял всех до одного.
Лощина теперь стала называться Кровавой аллеей.
Потери в одном этом бою составили пятьдесят тысяч человек. За один только день крови здесь пролилось больше, чем в любом другом сражении этой войны.
Нет, не может все идти своим чередом. Пока тела убитых валяются по полям, где урожай кукурузы срезан пулями под корень, а земля пропиталась кровью солдат двух великих армий, все вокруг ужасно.
Нормальная жизнь – как бы не так! Из двадцати цыплят у нее осталось всего три. Двух коз убило, а три просто пропали.
