требуют времени и внимания. Бедняжка Пенни, потом Соня… Ферма наверняка может больше давать. Мне нужен бизнес-план, — неожиданно заключил он.
Саймон заморгал, не скрыв удивления:
— Это что-то новенькое, старичок!
— Новые идеи нужны, — повторил Хью. — Ну ладно, пора ехать. Если не возражаешь, оставлю Тамми ненадолго. Она в яблоневом саду на качелях, которые ты ей устроил, когда была совсем маленькой.
— Что?.. А, конечно, оставь. Я ее привезу потом.
Он проводил брата к «лендроверу», придержал за локоть, когда тот уже садился за руль.
— Подумай еще разок, больше я ничего не прошу. Что бы ни говорил тебе Маркби, всегда можешь передумать.
— Подумаю. Может, с Джейн посоветуюсь. У нее шарики правильно вертятся.
— Ох нет, только не с этой Бренди! — сердито вскинулся Саймон. — Что с нее взять, школьная учительница, везде нос сует. Она не член семьи. А я член. Меня слушай!
Он посмотрел вслед затарахтевшему «лендроверу», повернулся, направился к яблоневому саду.
Когда-то сад был плодоносным, но за деревьями давно никто не ухаживал. Кривые сучковатые стволы вытянулись, потянулись друг к другу, сплелись в каком-то бешеном танце. Осенью все равно будут яблоки — мелкие, червивые, поклеванные птицами, зараженные многочисленными болезнями. Падут на землю, останутся гнить. Пока деревья только листвой покрываются.
Подходя к качелям, Саймон поскользнулся на прошлогодних паданцах. Тамми слегка покачивалась, отталкиваясь ногой. Доска висит теперь слишком низко для нее, ступни шаркают по земле. Когда он мастерил качели, ей было года четыре, ножки свободно болтались в воздухе.
Черт побери. Черт побери это гадкое грязное дело. Неужели никогда не кончится? Существует ли загробная жизнь? Если существует, хохочет ли Соня, видя последствия своей адской шутки над всеми?
Он взглянул на ветку, к которой кренится доска. От долгого пребывания под открытым небом веревки пришли в негодность.
— По-моему, Тамми, качаться опасно, — неуверенно заметил он.
— Ничего, дядя Саймон. Я просто сижу.
Он прислонился к стволу, скрестив на груди руки:
— Насчет женщины из полиции…
— Тоже ничего, — перебила она.
— Можешь потребовать, чтоб при встрече присутствовал твой отец или я. Пожалуй, лучше я.
Тамми оттолкнулась, качели заскрипели, истершиеся веревки затрещали, ветка тоже.
— Не бойся, дядя Саймон. — Светло-серые глаза взглянули на него, и он заморгал. — Все будет хорошо.
В наступившем молчании птичьи крылья захлопали в яблоневых ветках, грач следил за дядей и племянницей диким глазом в желтом ободке. Обманчиво мирная картина, вроде импрессионистического изображения семьи художника. Персонажи безмятежно отдыхают на пленэре, на высокой траве под неярким солнцем пестрят пятна света и тени. Девочка с длинными волосами. Мужчина — типичный представитель богемы. Писатель, но не настоящий. Не поэт, не драматург — историк. Историк, пишущий для детей. Что он знает о детской душе и сознании?
Вопрос вынырнул из самой глубины его существа, как шелковый шарф, который фокусник бесконечно вытаскивает из собственного рта.
— Что тебе известно, Тамми? Что скрываешь от полиции?
Она отвела глаза, глядя себе под ноги. На каникулах холит в кроссовках, запрещенных в школе. Безобразная обувь, по мнению Саймона, слишком жаркая. Но ведь он не понимает детей. Думал, будто эту девочку понимает, а оказалось — нет. Он боится ее. Вот что хуже всего. Боится, вдруг она откроет рот, и оттуда вылетит не связка ярких шелковых шарфов, а нечто несказанно ужасное, так что все отдашь, лишь бы затолкнуть его обратно, задушить в зародыше.
— Я видела, — еле слышно шепнула она.
Он почти так же тихо спросил со свинцовой тяжестью на сердце:
— Кого? Соню?
Тамми подняла глаза — испуганные, растерянные, — затрясла головой и кивнула:
— Вроде.
Ох, боже! Еще хуже, чем ожидалось.
— Живую… или мертвую?
Он заранее знал ответ, но ждал с ужасом и восторгом, с каким в детстве смотрел на фокусника.
— По-моему, мертвую. — Слова не громче шороха листьев. — Потому что ее несли.
Ну вот. Все сказано, и Саймон удивился нахлынувшему на него облегчению. Дорога открыта. Теперь ясно, что делать. Получено официальное разрешение.
— Понятно, — спокойно сказал он. — Где ты была?
— Внизу на насыпи.
Нервы не выдержали.
— Какого черта там делала в такое время?
Она тревожно взглянула на него:
— За своей лягушкой ходила.
— За чем?
Ничего не поймешь.
Тамми объяснила:
— Я в школу пошла с рюкзаком. Он совсем как лягушка. Там тетради, учебники и все такое. Близнецы Хейворд его отобрали и сбросили с виадука. Он повис на дереве. Я не могла без него приготовить уроки, поэтому пошла посмотреть, не сумею ли снять.
— И увидела? — уточнил он без всякого выражения.
— Да, дядя Саймон. Тебя и другого.
Глава 15
Маркби свернул на обочину сразу за поворотом к ферме Хейзлвуд и позвонил на службу. Надеялся застать Пирса на месте, но услышал, что инспектора нет. И что ему пыталась дозвониться мисс Митчелл.
— Откуда, не знаете? — спросил он. — Я хочу сказать, из Лондона?
— По-моему, да, сэр. Больше ни с кем говорить не стала.
— Спасибо.
Посидел минуту в раздумье, вышел из машины. Ветер дул по холмистой равнине, ворошил листья на деревьях. Под ногами сырое месиво из грязи и мертвой растительности, неизбежная смятая банка из-под шипучки, выброшенная из проезжавшего автомобиля. Он сердито пнул ее в канаву, вытащил мобильник, набрал номер Мередит. Услышал приглушенный голос на фоне гула и стука.
— Ты в поезде?
— Возвращаюсь. Старалась поймать тебя перед отъездом.
Алан улыбнулся. Одни обожают болтать по мобильнику в поезде во весь голос, другие более чувствительны к досужим взглядам попутчиков.
— Есть какие-то срочные вести? Я только что был у Хью Франклина и сейчас возвращаюсь в контору.
— Дело в сокращении, — пробормотала Мередит в трубку так тихо, что он едва расслышал.
— Что?
— Я в поезде! — повторила она громче. — Не могу кричать. Ее вынудили уйти.
— Кого? Соню? Кто? Диксон и Дюбуа?
— Из соображений офисной политики, если угодно.
