досягаемости ничего, что могло бы пробудить ее память. На милю вокруг не было ни газет, ни телевизора, ни календаря.
Все до последних мелочей было учтено самым хладнокровным, расчетливым образом. Все это было дело рук Люка. И он ни разу не ошибся. Ей бросили наживку, она заглотнула крючок, и ее вытащили, как рыбку. Только у рыбы, наверно, больше развит инстинкт самосохранения. Рыба не станет сама карабкаться вверх по леске, не будет мазохистски спешить наткнуться на нож, вспарывающий ей кишки, и поглядывать на шипящую на огне сковородку… именно то, что она и делала.
Люк добился всего, чего хотел. Ни сомнений, ни колебаний. Цена не имела значения. Его интересовал только конечный результат. Ему взбрело в голову, что она собирается выйти замуж за Дрю, а поскольку Дрю должен был вот-вот развестись, времени у него было в обрез. И уж конечно, если б она с благодарностью пала к его ногам, о женитьбе и речи бы не зашло. Но своим сопротивлением она бросила Люку вызов. А не принять вызов противоречило его натуре.
Она сжала зубы, в горле у нее стоял комок. Ее мучил неотвязный образ пойманной рыбы. Ее охватил безграничный гнев, такой гнев, какого она раньше не знала и от которого все кипело внутри.
И тут как раз на лестнице, идущей от замка, она увидела Люка. Ей припомнилось то, что произошло на заднем сиденье лимузина, и она почувствовала, что его смерть была бы слишком легкой карой. Она вскочила и, схватив стакан, швырнула в его сторону. Тот грохнулся на землю в нескольких шагах от Люка, и он остановился.
— Ты мерзкая, отвратительная, лживая, грязная свинья! — закричала она, схватила второй стакан и со всей силы швырнула его вслед за первым. — Гадина! — За ними последовал телефон. — Ничтожество! — надрывалась она, пытаясь сорвать с себя туфлю; оттого что она никак не могла попасть в цель, гнев ее только нарастал. — Ублюдок! — Она преодолела даже собственное отвращение к этому слову, добавив к нему для убедительности и вторую туфлю. — Убить тебя мало!
— Раз с меткостью у тебя проблемы, может, лучше воспользоваться ядом? — Люк окинул оценивающим взглядом зону обстрела. — Снайперских талантов у тебя явно не обнаружилось.
Ее ярость достигла взрывоопасных пределов.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Самое безопасное предположить, что к тебе вернулась память, — сказал он. — Сомневаюсь, что мне сойдет с рук, если я выскажу что-то другое.
— Можешь быть в этом уверен! — Его полнейшее спокойствие ее бесило. — Я бы стакана воды тебе не подала, даже умирай ты от жажды! Я бы не дала тебе куска хлеба, умирай ты от голода! Если бы на всем свете не осталось ни одного мужчины, кроме тебя, и ни одной женщины, кроме меня, человечеству пришлось бы вымереть окончательно! Тебя мало повесить, тебя надо еще колесовать и сжечь, и, будь я мужчиной, тебе бы не поздоровилось!
— Будь ты мужчиной, вряд ли бы ты попала в подобную ситуацию, — невозмутимо вставил Люк, когда она умолкла, чтобы перевести дыхание.
— Я заявлю на тебя в полицию! — выкрикнула Кэтрин, радуясь, что перешла наконец к реальным угрозам.
Люк откинул голову и внимательно на нее посмотрел.
— За что?
— 3-за что? — Она повысила голос. — За что? За то, что ты меня похитил!
— Разве я тащил тебя силком? Физически принуждал? И что, есть свидетели?
— Я скажу, что есть, я солгу! — завизжала она.
— Но почему же ты тогда не протестовала в аэропорту, когда я объявил о нашей свадьбе? — поинтересовался Люк все с тем же невероятным, невозмутимым спокойствием.
— Ты держал меня здесь в плену целую неделю! — Чтобы уличить его в нарушении уголовного кодекса, она отчаянно бросилась к новому обвинению.
Он поднял брови.
— Разве двери были заперты? Что-то не помню, чтобы я препятствовал тебе уйти.
— А физические оскорбления! — прошипела Кэтрин сквозь зубы. — Я тебя в этом обвиню!
Люк широко улыбнулся.
— Какие физические оскорбления?
С высоты всех своих пяти футов и четверти дюйма Кэтрин закричала:
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Пока я… пока я была не в себе, ты самым омерзительным образом мной воспользовался!
— Разве? — пробормотал он. — Кэтрин, я глубоко убежден, что в эту неделю твой разум был гораздо более в порядке, чем за последние пять лет.
— Да как ты смеешь? — взвизгнула она, готовая разрыдаться. — Как ты смеешь мне такое говорить?
Он легонько пожал плечами.
— Я говорю так, потому что это правда.
— Правда в чьих глазах? — в бешенстве кричала она. — Сейчас же возьми свои слова назад!
— Не имею ни малейшего намерения отказываться от своего мнения, — безжалостно сообщил он. — Когда успокоишься, сама поймешь, что это правда.
— Когда успокоюсь? — завизжала она. — Разве похоже, что я могу успокоиться?
Он кинул на нее оценивающий взгляд.
— Если бы ты плавала чуть лучше, я бы бросил тебя в бассейн.
— И ты ведь ни капельки ни о чем не жалеешь, правда? — Вот единственное, что она понимала. И вряд ли это могло умерить ее гнев.
Он вздохнул.
— А о чем я должен жалеть?
— О чем? О чем? — Она уже с трудом произносила слова. — Ладно, я заставлю тебя пожалеть! Мне только надо убедиться, что никаких угрызений совести за то, что ты меня здесь держал, ты не испытываешь!
— Ты права. Не испытываю.
— Ты поступил со мной так, будто я вещь, предмет, который можно, когда хочешь, взять, когда надоест, бросить! — Когда губы его расплылись в улыбке, она вдруг поняла, что может толкнуть человека на убийство.
Ресницы скрыли выражение его глаз.
— Если ты для меня предмет, то и я для тебя предмет точно в такой же степени.
Секунду, пока до нее доходил смысл его слов, она смотрела на него непонимающим взглядом.
— Я говорю не о сексе! — выпалила она наконец.
— Конечно, — согласился он. — Ну, раз обвинение в физических оскорблениях снято…
— Я его не снимала! — перебила она.
— Ты сама сменила тему, — возразил он. — Тебя влекло ко мне ничуть не меньше, чем меня к тебе.
— Ты самонадеянный болван! Я была не в себе! Я тебя ненавижу!
— Это пройдет, — заверил он.
— Ничего не пройдет! Я ухожу, уезжаю, оставляю тебя… — выпалила она.
— Типичнейшая для тебя реакция на неприятности, но на этот раз исчезнуть тебе не удастся.
— Я ухожу! — в бешенстве закричала она.
— Осторожно, стекло! — бросился к ней Люк. Но было поздно. Ступню пронзила резкая боль, и Кэтрин вскрикнула. Люк подхватил ее на руки, дотащил до ближайшего шезлонга и буквально взгромоздил на него, все время придерживая ее рукой за лодыжку.
— Не дергайся! — гаркнул он. — А то загонишь стекло еще глубже.
Рыдая от боли и обиды, она дала ему вытащить осколок и снова принялась осыпать его проклятиями.
— Так и знал, что ты снова возьмешься за свое.
— Убирайся!
