любил кромсать и резать он. Людей он резал самых разных, но малышей – предпочитал, и в этих играх безобразных он жил, работал и мечтал. Мечтал о воздухе он свежем, хотел в Израиль много лет, поскольку мы младенцев режем - едва появятся на свет. Не всех! Аркадий жил в Херсоне, и словом «хер» я все сказал: он резал Хайма, но у Сони он ничего не отрезал. Потом он в Питер жить уехал, лечил у пьяных стыд и срам, его работы плод и эхо - у тех – обрез, у этих – шрам. Разрезав, надо приглядеться, чтоб ясно было, что лечить, а он умел яйцо от сердца легко на ощупь отличить. Жена его звалась Татьяна, писала краской на холстах, и без единого изъяна была она во всех местах. Он резал всех, как красный конник, ища ножом к болезни дверь, но был аидолопоклонник, и вот – в Израиле теперь. И тут Аркадий не скучает, он на архангела похож и Божью благость излучает, когда младенец есть и нож. Не только режа, но и клея, Аркадий грамотен и лих, и плачут бабы, сожалея, что резать нечего у них. Он за людей переживает, живя с больными очень дружно, и многим даже пришивает, поскольку многим это нужно. Ему сегодня шестьдесят, и пациентам лет немало, труды Аркадия висят у них, у бедных, как попало. А сам Аркадии – о-го-го, и, забежав домой однажды, он сотворил из ничего себе детей, что было дважды. Прибоем в отпуске ласкаем, любил поесть, но голодал: женой по выставкам таскаем, он у холстов с едой – рыдал. Живи, Аркадий, много лет, пою хвалу твоим рукам и завещаю свой скелет - уже твоим ученикам. О Лидии Борисовне Либединской, моей теще, говорил я и писал уже несчетно. Много лет подряд она к нам приезжает, чтобы в Иерусалиме праздновать очередной Новый год. А некий дивный юбилей она решила тоже отмечать в нашем великом городе. Тогда-то я и сочинил -
ТРАКТАТ НА 80-ЛЕТИЕ Лидии Либединской
