греющуюся на солнце, он спросил:
— Это что, миниатюрный трехрогий динозавр?
— Это рогатая жаба, — Карли хихикнула. — Берегись! Некоторые говорят, что она плюется своей кровью и человек может ослепнуть, если жаба попадет ему в глаз.
Люк быстро вытащил свои солнцезащитные очки и водрузил на нос.
— Теперь я в безопасности?
Карли растянула в улыбке свои полные, невероятно привлекательные губы, отчего внутри у Люка все сжалось.
— В полной безопасности, — сказала она, не подозревая о его состоянии. — Когда я была ребенком, родители не разрешали нам с сестрой заводить собаку. Однажды я нашла так называемую рогатую жабу в маминой клумбе и назвала это существо Альбертом Эйнштейном. Жаба была очень умной и притворялась мертвой, когда мама входила в комнату… — она прервалась и покраснела. — Извини, это скучно…
— Наоборот, — он сдержал улыбку. — Жаба с именем великого ученого — это потрясающе!
На какое-то мгновение Люк представил Карли ребенком — с грязными коленками и огромными, красивыми карими глазами.
— В моей семье было много животных. Этакий бродячий зверинец, — промолвил он. — У моего брата когда-то был попугай, который мог прощебетать всю пятую симфонию Бетховена.
— Ты шутишь! — Карли звонко рассмеялась.
— Нет, это правда, — Люку нравилось слышать ее смех. — Филипп много часов обучал птицу.
Карли пристально смотрела на Люка.
— Ты скучаешь по нему? — спросила она тихо и мягко.
Он посмотрел в сторону и ощутил знакомую боль при воспоминании о брате.
— Ужасно, каждую минуту, — он бросил взгляд на пару порхающих стрекоз с переливающимися крыльями. Их прозрачная красота напоминала, насколько хрупка жизнь.
— Расскажи мне о нем.
Люк снова посмотрел на Карли. Она не сводила с него глаз.
— Это нелегко. Моя семья не любит говорить о нем.
— Обидно, — мягко сказала она.
Карли была права, но Люка приучали держать переживания в себе. Ведь так надлежит вести себя королю! Даже в тот ужасный период, когда пресса делала двусмысленные обвинения и безудержно распространялись слухи, во дворце хранили молчание. Королевская чета скорбела в уединении. Только Анастасия ревела и кричала как сумасшедшая, а Люк завидовал ее способности не обращать внимания на правила поведения.
— Когда мы с сестрой были детьми, то творили ужасные вещи. Расскажи мне, над чем вы с Филиппом больше всего веселились.
Карли не собиралась отступать, а Люк на этот раз не возражал. Девушка просто добра и бескорыстна. С такой можно разговаривать.
— Мне было одиннадцать, Филиппу — двенадцать лет. Один из графов… — прервавшись, он посмотрел в сторону. Карли оставалась невозмутимой, и Люк продолжил: — Один из работников моего отца не любил детей и, конечно, стал объектом наших с братом проделок.
— Конечно, — она взялась за луку седла и наклонилась вперед. Ее лицо выражало заинтересованность. — Расскажи мне, что вы сотворили с этим бедным малым?
— Он был нашим воспитателем и прививал нам хороший вкус, — Люк улыбнулся. — Уверяю, не очень-то легко убедить двух мальчишек, что посещение оперы и музея так же важно, как и поездки на пони.
— Так вы были несносными детьми? — Казалось, что она рада этому.
— Филипп был тихоней, примерным сыном, а я… — он пожал плечами.
Карли засмеялась, и Люку показалось, что он слышит прекрасную музыку.
— Непослушный Люк. Представляю себе!
Люка так называли настолько часто, что он потерял этому счет.
— Наш воспитатель очень следил за нами, особенно за Филиппом.
— Если твой брат был примерным, то отчего он был с ним строже?
Как ей объяснить, что обучение наследного принца очень отличается от обычных методов воспитания?
— Оттого, что он был наследником. Воспитатель должен был хорошо его обучить и привить хороший вкус. В этом Арти и так преуспел, но хотел сделать из ученика полное совершенство.
— Ты превзошел его ожидания, и он сосредоточился на Филиппе?
— Не совсем, — покачал головой Люк. Ведь он был вторым сыном, беспокойным, неразумным, упрямым ребенком. Арти не удавалось запугать его, как Филиппа. — Моему брату больше подходили его уроки. Филипп был тихим, прилежным, желающим угодить. Он быстро полнел, и наш воспитатель счел его пухлые щеки неприемлемыми для мальчика его положения. Филипп был посажен на диету.
Пресса со всей своей жестокостью однажды назвала Филиппа принцем-толстяком. Арти хранил эту заметку и всегда использовал, когда принц хотел перекусить.
— И тебе не очень-то нравилось это.
— Откуда ты знаешь?
— Догадалась…
— Мы ненавидели такое воспитание и частенько составляли планы мщения. Вернее, это делал я, Филипп побаивался, — сказал Люк. Но его брат всегда присоединялся к нему после недолгого упрашивания.
— Ты был своенравным бунтарем? — Карли просияла и выпрямилась.
— Скажем, я не всегда следовал указаниям, — Артур не раз называл Люка сатанинским отродьем. — Однажды нашему воспитателю привезли громадную коробку шоколадных трюфелей. Это был подарок от высокопоставленной особы.
— И что вы сделали? — Она покосилась на него. — Украли коробку и все съели?
— Конечно, — он все еще представлял себе улыбающегося Филиппа с перепачканным шоколадом ртом. — Но это еще не все…
— Ух ты! Обожаю таких детей!
— У каждого из нас был пони. Мы запихали в коробку лошадиный…
— Навоз, — закончила Карли и улыбнулась. — Назовем его дорожными яблочками. Только не говори мне, что он съел его!
— Мы можем только надеяться, — уголков его губ коснулась улыбка.
Карли покатилась со смеху, и Люк присоединился к ней.
Давно он не вспоминал Филиппа без скорби. Карли удалось вынудить его думать о веселом времени, проведенном с братом.
Неудивительно, что его тянет к этой совсем не подходящей для него женщине.
Внезапно Гроза оступилась, и Карли, наклонившись в сторону, ударилась о Зевса. Люк протянул руку, чтобы помочь Карли занять исходное положение.
— Я в порядке, — сказала она и покосилась на него.
— Да, — тихо произнес он. — Ты чрезвычайно добра.
Люк все не мог убрать руки со спины Карли. Лошадь фыркала, упряжь позвякивала, кузнечики вокруг беспрестанно стрекотали, голоса других наездников стали тише. Люк пытался найти смысл в том, что происходит. Его сердце замерло.
Карли смущенно позвала его по имени. Кто-то еще назвал его имя, но громче. Люк наконец неохотно убрал руку и посмотрел в сторону приближающегося всадника. Памми Уилсон!
Странное очарование Карли, силу которого он только что испытал, ушло. Вместе с другими наездниками Люк остановился и ждал. Пытаясь отвлечься от Карли, он сосредоточился на другой женщине.
— Думаю, моя лошадь оступилась, — промолвила Памми. — Ты не мог бы проверить?
— Конечно, — понимая, что просьба не случайна, Люк спешился, чтобы проверить холеного
