добавила Билли. — Они где-то снаружи, значит, уже шесть человек.
Эдвина тепло посмотрела на Билли.
— И ты тоже меня успокоила.
— Ну давай, Билли, — нетерпеливо заерзала Аллилуйя. — Я уже отдохнула. Пройдем этот кусочек еще раз. А когда все получится гладко, то его уже можно будет не повторять.
Билли, в телесного цвета эластичном костюме, словно чулок облегающем ее фигуру, спрыгнула вслед за Аллилуйей с помоста. Привычным движением откинув свои длинные волосы, она, улыбнувшись, протянула девочке руку.
В который раз Эдвина восхищалась ее физическим совершенством; чисто по-женски она могла бы испытывать к ней неприязнь, не будь та такой милой и простой. Они уже давно стали хорошими друзьями.
— А ты, мам? Ты ведь должна включить музыку.
— Музыку? — слабо отозвалась Эдвина и застонала.
— Ну ту, быструю, для показа, знаешь?
Еще бы ей не знать. И эту музыку она выбрала сама! О Боже!
Она заставила себя подняться и пошла за девушками к ступенькам, ведущим на сцену у другого конца помоста.
— Каким счастьем было бы никогда не слышать эту босанову! Или я это уже говорила?
Аллилуйя закатила глаза.
— Сто раз. Ну ладно, мам! Взбодрись. Послезавтра ты ее уже не услышишь!
— Аминь, — закончила Билли.
Вдруг Эдвина нахмурилась и, чуть повернув голову, прислушалась.
— Подождите. Что это было?
— О чем вы? — обернулась Билли. Эдвина подняла руку.
— Тс-сс! Там, слышите? Все трое прислушались.
Теперь они слышали приближающиеся шаги из холла, расположенного за залом. В холл выходили две разные двери, и обе были закрыты.
— Да что это с вами, в самом деле? — презрительно фыркнула Аллилуйя. — Вы ведете себя так, будто здесь и впрямь есть привидения. Это Анук.
— Нет, — прошептала Эдвина. — Анук так не шаркает. У нее каблуки. Это…
— …мужчина! — договорила за нее Билли, и они посмотрели друг на друга.
— Ты кого-нибудь ждешь? — так же шепотом спросила Эдвина.
Внезапно в глазах Билли появился страх.
— Нет, — еле слышно произнесла она. — А вы?
Покачав головой, Эдвина взяла складной стул и подняла его над головой. Аллилуйя, смотревшая на другую дверь, тоже подняла стул.
Теперь шаги слышались совсем близко. Закрыв глаза, Билли беззвучно шевелила губами. Стоя к ней вплотную и затаив дыхание, Эдвина и Аллилуйя не сводили глаз с дверей.
Через секунду та, что была ближе, открылась, и в зал вошел человек, одетый в полицейскую форму. Увидев перепуганных женщин, он медленно поднял руки, показывая, что у него ничего нет.
— Все в порядке, дамы, — улыбнулся он. — Можете опустить стулья.
Ни Эдвина, ни Аллилуйя не шевельнулись.
— Кто вы? — требовательно спросила Эдвина.
— Офицер полиции Саутгемптона, моя фамилия Руди. Звонил детектив Кочина из нью-йоркского патрульного отделения и попросил нас заехать к вам.
— Слава Богу, это не он, — прошептала Билли. Мать и дочь поставили стулья и вздохнули с облегчением. Они все еще не могли унять дрожь.
— Извините, если напугал вас. Я не хотел.
— Ничего. Все… в порядке, — с трудом произнесла Эдвина.
— Этот дом пугает меня, — тихо добавила Билли.
— Он всех нас пугает, — вмешалась Аллилуйя. — Из-за вас даже я веду себя как заяц.
— Послушайте, дамы, не буду вам мешать. Мы просто совершаем наш обычный патрульный объезд. Минут через сорок я загляну снова. Устраивает?
Эдвина кивнула:
— Очень хорошо.
— Но в следующий раз дайте знать, что это вы, — попросила Билли. — В доме и без того страшно, так что не появляйтесь опять так внезапно.
— Больше не буду, обещаю, — улыбнулся полицейский.
— Спасибо, — сказала Эдвина.
— Не за что. — Еще раз улыбнувшись, он сдвинул на лоб блестящий козырек своей фуражки и вышел из зала. Послышались его удаляющиеся шаркающие шаги.
— Давайте работать, — предложила Эдвина. — От ничегонеделанья еще и не то примерещится.
Билли искоса посмотрела на нее.
— Дело не только в этом. Чем дольше мы здесь находимся, тем дольше задерживаем и Анук. А разве вы забыли, с какой милой улыбкой она делает из человека отбивную?
— Верно замечено, — согласилась Эдвина.
Анук бродила по второму этажу, медленно переходя из комнаты в комнату. То, что она вынуждена была задержаться в доме из-за Эдвины, Билли Дон и Аллилуйи, предоставило ей долгожданную возможность: кое-что „подправить' в комнатах некоторых дизайнеров, попавших в ее „черный список'. Она решила, что не причинит никакого ущерба, если накануне внесет малюсенькие, ну совсем ничтожные изменения. Большинства дизайнеров завтра не будет, так что они и не узнают. По крайней мере, день- два.
Это и в самом деле оказалось очень просто: переставить стул с идеально найденного для него места в другое, надломить несколько стебельков в дорогих цветочных композициях, и тогда за ночь головки поникнут и завянут, чуть-чуть сдвинуть уголок какой-нибудь картины, и тогда та будет висеть не совсем прямо, кое-где примять тщательно взбитые подушки, слегка сдвинуть пару-другую аккуратно развешенных полотенец в ванных, оставить пятнышко на зеркале, а может, и на двух…
Анук все больше и больше распалялась от желания разрушать. Теперь она знала, что чувствуют хулиганы, которые забрызгивают стены домов трудносмывающейся краской из баллончиков: безнаказанность и одновременно страх быть пойманными. И опьянение! Руки у нее дрожали, а во рту пересохло. Но в крови… Да! Прилив энергии! Она прямо бурлила! И самое замечательное, что никто не сможет ее ни в чем обвинить. Завтра утром придут официанты, прислуга, а потом хлынут гости и комнаты заполнятся людьми, так что уж наверняка кто-то что-то заденет.
А если и нет, то тем лучше! Все можно будет свалить на Аллилуйю Купер. Она и выглядит как хулиганка — эта безумная прическа и немыслимый грим.
И, спокойно переходя из комнаты в комнату, Анук продолжала потихоньку веселиться. Ах, как здорово! Так здорово, что и не передать!
— Змей, дорогой! А помнишь, мы как-то смотрели телевизор? И там твоя бывшая давала интервью?
Черт! Ну что за сука безмозглая. Еще бы ему не помнить.
— Да, — проворчал Змей и залпом допил банку „будвайзера'. Затем, смяв ее и швырнув через плечо, он вытер рот рукой. — А что такое?
— Вроде говорили, что ее зовут Билли Дон, правильно?
— Шерл. Ее зовут Шерл, черт возьми.
— Ну конечно, Змей, Шерл. В общем, открыла я газету и, знаешь, что увидела? О ней там пишут, и даже фотография есть. Посмотри! — Кончита протянула ему газету.
— Тебе делать нечего? Читаешь всякое дерьмо! — рявкнул Змей, вырывая газету. Затем встал, подошел к столу, освещенному настенным бра, разложил газету и пододвинул стул. Тяжело опустившись на него, он согнулся над газетным листом и, сощуря глаза, уставился на колонки мелкого шрифта.
