— Пока — да, но только пока.
— Меня это устраивает. Понимаете, Эдс, несмотря на все, что вы только что рассказали мне, несмотря на все ваши старания разубедить меня и спасти от почти неминуемого краха… вы не поверите, но мне хочется начать это еще больше, чем когда бы то ни было. — Его глаза сияли.
— Правда?
— О, больше, чем когда бы то ни было! Во-первых, не могу устоять и не принять вызов. И, во-вторых, я искренне уверен, что, когда мы пройдем первую начальную стадию, мы уже сами сможем задавать тон. И вот тогда-то и потекут большие деньги.
Она пристально взглянула на него.
— Мне нужна компания „Эдвина Джи'.
— Хм-м. — Он подумал, легонько постукивая по губам пальцем. — Звучит неплохо. Мне нравится.
— А мне нравится, как звучит вот это: ежегодно я хочу получать триста тысяч долларов с еженедельной выплатой.
— Согласен.
— Половина из которой должна автоматически вычитаться на выкуп тридцатипроцентного долевого участия в компании с правом голоса, — добавила она.
Он выглядел довольным.
— Что еще?
— Полная оплата медицинского обслуживания и зубоврачебных услуг, страховка и отчисления на пенсию.
— Прекрасно.
— И еще небольшое уточнение относительно распределения прибыли. Поскольку это новая компания, которая может обанкротиться, я хочу пять процентов от прибыли.
— Может, мне купить вам место в универмаге? На это она не обратила внимания.
— От общей, не от чистой.
— Общей… общей… — Казалось, его хватит удар.
— Общей, — сказала она прямо.
— А почему вы так уверены, что стоите всего этого?
— Потому что я нужна вам. Сами вы никогда не сможете начать все это и добиться успеха.
— А ведь вы действительно уверены в себе.
— Я также, — продолжала она спокойно, — хочу называться президентом корпорации и иметь письменное подтверждение, что все окончательные решения остаются за мной. Это включает прием и увольнение с работы, модели, производство, предпродажное создание благоприятных условий и взаимодействие с магазинами. И последнее, хотя и это еще не все: для того, чтобы выстоять в борьбе на том рынке, который мы хотим завоевать, вы должны увеличить первоначальную сумму с трех миллионов до — по крайней мере — пяти. Это относится только к первому году.
— А если я не соглашусь со всеми этими требованиями?
— Тогда я ухожу прямо сейчас, — ответила она коротко.
— Вы блефуете.
Эдвина пристально посмотрела на него.
Лео опустил глаза и несколько минут разглядывал свой нетронутый пирог с ревенем, затем, подняв взгляд, кивнул.
— Хорошо, договорились, — и, не отводя глаз, сказал: — Мои юристы сразу же начнут готовить все необходимые документы.
Эдвина улыбнулась такой ослепительной улыбкой, что перед ней не смог бы устоять даже сам дядюшка Скрудж.
— Тогда я бы сказала, что мы уже начали. Ну, чего же вы ждете, компаньон? Открывайте шампанское!
42
Сначала демонстрация проходила спокойно. Вот уже почти два часа протестующие, — а их было около пятидесяти человек, не спеша ходили по кругу перед домом 550 по 7-й авеню. Но их словно подменили, как только подъехал лимузин и из него вышел Антонио де Рискаль, ни сном ни духом не ведавший, что они ждут именно его. В толпе раздался крик, люди бросились ему навстречу, и, не успев сообразить, что происходит, законодатель моды вдруг очутился перед разгневанной человеческой стеной.
— Извините, — пробормотал Антонио, пытаясь пройти.
Стена не шелохнулась. Он сделал еще одну попытку, но люди лишь сдвинулись плотнее.
От бессилия его лицо налилось кровью, а костяшки невольно сжавшихся в кулаки пальцев побелели. Некоторые размахивали плакатами с вызывающими негодование фотографиями агонизирующих животных, другие несли таблички с надписями: „МЕХ — ЭТО СМЕРТЬ' и „АНТОНИО ДЕ РИСКАЛЬ ТОРГУЕТ СМЕРТЬЮ'. У многих в руках были стальные капканы, они трясли ими, производя неимоверный грохот. Несколько человек раздавали остановившимся поглазеть прохожим какие-то листки. Затем один из демонстрантов закричал: „У-бий-ца! У-бий-ца!', и остальные, подхватив, принялись скандировать: „У-бий-ца! У-бий-ца!'.
— Антонио де Рискаль только что приехал на 7-ю авеню, 550, где проходит одна из многочисленных демонстраций протеста против использования мехов в одежде, — возбужденно говорила в микрофон женщина-телерепортер, заранее предупрежденная о его приезде. — Мистер де Рискаль, как по-вашему, отразятся ли выступления подобного рода на судьбе вашей будущей коллекции? Повлияет ли происходящее на ваши взгляды, и намерены ли вы и дальше создавать коллекции меховых пальто? — И она тут же сунула микрофон к его лицу.
Антонио отпрянул и увидел, что смотрит прямо в объектив видеокамеры. Поняв, что идет запись, он мгновенно придал лицу бесстрастное выражение.
— Фирма Антонио де Рискаля не покупает мехов, не выращивает животных, не продает их, — отрубил он. — Мы просто поставляем обладателям лицензий наши модели.
— А не могли бы вы назвать этих обладателей?
— Я… э-э-э… должен взглянуть в наши записи. Дело в том, что сейчас у нас более шестидесяти партнеров, а с таким их количеством трудновато упомнить, у кого… э-э-э… какая лицензия и на продажу какой именно коллекции, — и он обратил на репортера подобие холодной улыбки.
— Тогда, насколько я понимаю, такое название, как „Меховой салон', ничего не говорит вам? — настаивала та.
— Это название известно всем. — Антонио уже начинал терять терпение. — Как я уже сказал, мне надо свериться с записями.
— Ну а если „Меховой салон' все-таки является обладателем вашей лицензии? Вы будете или нет продолжать сотрудничество с ним?
— Я не могу сейчас думать над этим.
— Означает ли это, будто вы не знали, что группы, выступающие против использования меха, постоянно обвиняют „Меховой салон' в особой жестокости, какой подвергаются животные на принадлежащих ему зверофермах?
— Мне ничего не известно о подобных заявлениях, но я обязательно займусь этим.
— Сейчас, когда по всей стране ширится и набирает силу движение протеста против использования натурального меха, не заставляет ли вас данная демонстрация задуматься над тем, стоит ли продолжать деловые контакты с подобными партнерами?
— Извините, но я сейчас не готов ответить и на этот вопрос. А теперь…
— Еще один вопрос, мистер…
Но Антонио уже отвернулся от микрофона. Протестующие вовсе и не подумали расступиться, и ему
