– Ну, что еще?
– Да так, кое-что пришло в голову. Вместе со свадьбами и рождениями приходят... похороны.
– Какое, ради всего святого, похороны имеют отношение к свадьбам?
– У Энгельвейзенов все связано, дорогая. Все!
– Например?
– Например, один и тот же человек может быть похоронен в трех разных местах.
– В трех... местах? Ничего не понимаю. Может, просветишь?
– С удовольствием. Допустим, набальзамированное тело усопшего помещают в специальную гробницу в крипте Аугсбургского собора.
– Ну и что?
– А его сердце запечатывают в сосуд с каким-нибудь раствором и хоронят под полом часовни в замке Энгельвейзенов.
– Ты вроде говорила о трех местах.
– Я к тому и веду. Печень... или мочевой пузырь, или что там – селезенку, аппендикс? – всего и не упомнишь – предают погребению в какой-нибудь заброшенной церквушке в Баварии. И представляешь себе, туда тянутся паломники, ибо считается, что церквушка становится святым местом. Дикое суеверие! – Зандру передернуло.
– Да ладно тебе, ты еще совсем молодая. До смерти далеко. Вся жизнь впереди.
– Жизнь? Не смеши меня, Кензи, у фон унд цу Энгельвейзенов не бывает жизни.
– Да? А что же взамен?
– Долг, дорогая. Фон унд цу Энгельвейзены живут исключительно ради долга.
Бекки, удобно устроившись на мягчайшем диване, набитом гусиным пухом, и обложившись бархатными подушками, сказала:
– Вы первая, кому я это говорю, дорогая. Мы сегодня завтракали с Хайнцем.
Дело происходило на следующий день, пополудни. Подруги сидели в Кожаном салоне квартиры Бекки на Пятой авеню. Тисненые кожаные панели из Кордовы, которые и дали название салону, напоминали скорее исключительной красоты гобелены.
– Да? – Дина едва не уронила от возбуждения чашку с яблочным чаем. – Ну же, говорите! Что там?
– Все сладилось! – На лице Бекки появилась Леонардова улыбка. – Они с Зандрой обручились.
– Быть того не может! – Дина поставила чашку на поднос. – Неужели правда?
– Чистая правда, – кивнула Бекки и отхлебнула чаю.
– Когда же это случилось?
– По словам Хайнца, вчера. Насколько я понимаю, Зандра сама к нему пришла.
– Да ну? – Дина задумалась. Бекки продолжала что-то говорить, но слова словно проплывали мимо, не задерживаясь в сознании. Она была оскорблена в своих лучших чувствах, и ничего другого для нее сейчас просто не существовало.
«Как же так, – повторяла про себя Дина, – я столько для нее сделала, а она даже позвонить мне не догадалась! Ладно, допустим, не хотела говорить заранее, но потом-то можно было? От третьих лиц приходится узнавать. Какое унижение!»
Тут до нее донесся голос Бекки:
– Вам плохо?
Дина взяла себя в руки и с трудом улыбнулась:
– Нет, нет, что вы, все в порядке.
– Насколько я понимаю, с Зандрой вы еще не говорили?
– Пока нет.
– Н-да. Надеюсь, она не дуется на вас из-за нашей маленькой интриги?
– Не думаю, – сказала Дина с уверенностью, каковой отнюдь не испытывала. – Наверное, на днях объявится... – Дина обхватила чашку дрожащими ладонями и отпила немного. – И все равно не понимаю. Ведь еще недавно Зандра и слушать не желала об этом замужестве. Что же изменилось?
– Понятия не имею, – пожала плечами Беки. – Тем не менее это факт. Уже рассылаются приглашения.
– И когда же свадьба?
– Через полтора месяца.
– Полтора месяца...
– Ясно, ясно, срок немалый, а время – деньги. Увы, это тоже в традициях рода Энгельвейзенов. Она уходит корнями в историю, когда письма путешествовали месяцами, а до телефона с факсом было еще несколько столетий.
– Я все думаю, стоит ли самой позвонить Зандре, когда вернусь домой, – задумчиво сказала Дина.
