можно так страстно желать любви не своей невесте, неизвестно чьей. Может, это и есть настоящая любовь?
Не упускай своего счастья, девочка… Но не упусти и моего. Мне досталось почетное место рядом с самыми передовыми разведчиками предварительной разведки человечества. На самом острие клина штурмующих я мог стоять с биноклем, направленным на горизонт. Я видел будущее, я прожил гордую жизнь, девочка, и жалею об одном: коротковата была эта гордая жизнь, и Темпоград не помог нисколько. В быстром времени для других успеваешь больше, а свои годы тратишь сполна. Но если бы мне дали вторую жизнь, такую же короткую, я снова в 19 лет просился бы в Темпоград.
Может, и тебе стоит последовать моему примеру. Не сейчас, конечно, после сорока, когда дети подрастут, перестанут нуждаться в маме Винете…»
— Лев Мальвинич! Лев Мальвинич!
— А, что? Кончать пора! Еще несколько слов…
— Лев Мальвинич, вам письмо. Прочесть или отложить до возвращения?
— Ну, прочтите. Или лучше покажите. Поднесите к глазам!
«Уважаемый президент!
(Иначе не могу вас называть, не получается.)
Когда вы получите это письмо, я уже буду в Т-граде. Шеф решил ехать срочно, и он берет меня с собой. Он прав: нельзя допускать, чтобы каждый старик на Земле не мог бы стать молодым, когда захочется. И нельзя допускать, чтобы люди, потратившие молодость для других, не могли бы ее вернуть. Шеф считает, что лет за двадцать можно решить эту проблему. Значит, для вас я вернусь через три недели. Если шеф прав, может быть, мы попробуем начать жизнь заново. Если не прав, наши годы сравняются, будет, что вспомнить обоим. Три недели — не так долго. Я ждала месяц…»
24. ВЗОРВЕТСЯ ИЛИ НЕ ВЗОРВЕТСЯ?
И стала тьма.
Окутала всю планету Той, океаны и материки, шалаши и дворцы. Всюду стало черно, как в запертом чулане, как в сыром погребе, как в самой глубокой шахте. Черным лаком заплыли города, горы и воды. Даже воздух, казалось, превратился в смоляной студень, густой и плотный, хоть руками его разгребай.
Тьма наступила не сразу, не в единый миг, не божественным произволом, как ожидали тоиты. Земные «волшебники» разворачивали свой Зонт постепенно, как бы натягивали ночь на небо. Ведь так называемый Зонт был слоем уплотненного вакуума, отражающего и атомы и лучи, «зеркализованным» называли его физики. Зеркализацию же производили ракеты, летя попарно с ракетной скоростью — десятки километров в секунду. Почему ракеты, такой устаревший транспорт, применялись в XXI веке, давно освоившим МЗТ? Потому что разрушать можно и мимолетом, а сооружение требует неторопливой обстоятельности. Поле пашут трактором, пахать ракетой невозможно. Межпланетное поле надо было вспахивать ракетами, тут МЗТ был бы неуместен. Миг — и пролетел всю планетную систему насквозь, ничего и разобрать не успел.
Итак, ракеты Зонта летели попарно, зеркализуя пространство, и, отражаясь от зеркала, лучи двух солнц перестали доходить до планеты Той. Снизу это выглядело так, будто некто невидимый распорол дневное небо по шву и скатал голубизну в рулон. Еще минут двадцать половина неба пылала, багровея, бурея, сужаясь, затем на горизонте сомкнулась темно-бурая щель, и мир погрузился в черноту. И с жалобными стонами тоиты повалились на спину, протягивая вверх растопыренные ладони. У них принято было молиться, лежа на спине, как бы на обеих лопатках под коленкой победоносного бога. Даже владыка Низа откинулся на спинку трона и протянул к потолку ладони, отослав предварительно приближенных, чтобы никто не видел его в такой унизительной позе.
К сожалению, не обошлось без жертв. Кого-то тьма застала в море, кого-то в пустыне, кто-то умер от страха и отчаяния. Так и не удалось предупредить всех тоитов поголовно и не всех предупрежденных удалось убедить. И вдруг тьма! Светопреставление!
Даже владыка Низа, уж он-то знал раньше всех, сам рассылал гонцов с вестью о тьме, и то не очень верил. Полежав минуты две с растопыренными ладонями, чтобы ублаготворить небожителей, распорядился повелительно:
— Уста богов ко мне!
Верховный жрец понимал, зачем его вызывают, захватил с собой Клактла.
— Не страшись, посвященный, скажи слово в слово, что говорят тебе тонконогие, долго ли продлится ночь над Рекой?
Пребывание в Темпограде не прошло бесследно для Клактла. Почтения к верховному поубавилось у него, даже склоняясь перед властелином Низа, он произносил лишние слова:
— Позавчера, божественный, я спрашивал переводчика по имени Левтл. Уста богов, всеслышащий и всевидящий, выбрал для меня этого переводчика за его юность, но сейчас он совсем старик, за месяц состарился. Убийственно вредный воздух в городах чужеземцев. Левтл дал слово, что свет вернется через три дня… если все будет благополучно. Если же не будет благополучно… тьму продлят на много-много дней. Тогда чужеземцы сами принесут свет во все дома и муки вдоволь, так они обещали. Но Левтл сказал: неудача, как самый плохой бросок в кости; все остальные броски — удача.
Верховный жрец поднял ладони к небу:
— Жалкие смертные суетятся, сами ничего не ведают, игрой в кости называют волю богов. Молись, Властелин, и я буду молиться, чтобы боги явили милость. Тонконогие ничем не помогут, они только притворяются могучими.
Группа Астромеч вылетела заблаговременно, прежде, чем над планетой Той раскинулся Астрозонт.
Вылетела на четырех ракетах, по четыре человека на каждой: командир, пилот, инженер и радист, он же электрик, фельдшер и повар. Как обычно, в космосе у каждого было по нескольку профессий. На ракете N_1 командиром был Лев Январцев, а пилотом — Свен, спутник Юстуса и начальник вокзала МЗТ все эти беспокойные недели. Но очень уж ему надоел вокзал, Свен напросился в космический полет.
Ракеты были ядерные, «тихоходные», развивали скорость не более тысячи километров в секунду. Но «тихоходки» эти без труда настигли опасное солнце В, падающее на доброе А со скоростью около ста двадцати километров в секунду. Злое падало на А, как орел на зайца, а ракета настигала его, как стрела настигает орла. Впрочем, это сравнение только для схемы. Перед глазами у президента было нечто потрясающее: пылающий дом, пылающая гора, пылающее небо. Для впечатления нужен масштаб. Гора, планета, солнце одинаково миниатюрны на книжной странице. Океан велик не на карте, он велик для того, кто плывет по нему день за днем. Ракета президента часами плыла мимо огненного океана.
Протуберанцы были внушительнее всего. Даже на нашем земном очень спокойном солнце эти пламенные вихри взлетают иной раз на миллион километров, на высоту диаметра солнца. Представьте себе на экваторе вулкан, столб огня от которого виден с обоих полюсов и еще на половину неба. Здесь же протуберанцы превосходили диаметры солнц — и доброго и злого — раз в пять. Не шары виднелись на экранах, а этакие круглые вазоны с огненными букетами. Сначала букеты были фотографически неподвижны, но по мере приближения начали пошевеливаться, перебирать лепесточками, алыми ниточками, вспыхивать, меркнуть, ветвиться. И постепенно потеряли сходство с букетами, превратились в щупальца. Два огненных спрута протягивали их друг к другу, стремясь сплестись, весь космос зажечь.
— Как будто обняться тянутся, — сказал юный радист, радостно улыбаясь.
— Пальцы скрючили, вот-вот в горло вцепятся. — Инженер воспринимал мрачнее.
— А мы им пальчики пообрежем, — усмехнулся президент.
Он был в прекрасном настроении с момента вылета, даже раньше того — с прибытия на Той. И даже не из-за письма Винеты. Винету он предпочел бы отговорить от немедленного переселения в Темпоград. Винету он жалел: так старые солдаты жалели безусых новобранцев: «Мы-то свое отжили, а зачем дитя под пули?» Но на планете Той президент оказался в обществе одних только «старых солдат».
