Свидетели

нас:

— Жанна, называющая себя Девой, вредоносная, гибельная, обманщица, волшебница, суеверка, бого­хульница, самохвальщица, язычница, вызывающая дьявола, вероотступница, еретичка...

Он говорил и говорил, и Жанна терпеливо слу­шала эту бесконечно долгую, гнусную речь. И когда он наконец замолчал, она ответила своим высоким, детским, охрипшим от слез голосом:

— Я прощаю всем людям, причинившим мне зло.

С вышины своей эстрады королевский судья Ральф Бутлер крикнул:

— Уведите ее!

И палачу:

— Исполняй свой долг!..

Не могу я об этом говорить. Пятьсот лет пройдет, тысяча лет пройдет, невозможно говорить об этом спокойно.

Палач цепями привязал ее к столбу, обвил це­пями от ног и до пояса, и густой черный дым закрыл ее.

И тогда мы, стоящие на площади, двинулись к эстрадам.

И судьи, почуяв наш гнев, поспешно покидали свои места, испугавшись нас, безоружных, один за другим убегали.

Но в какое-то мгновение был отдан приказ пала­чу раздвинуть пылающие дрова, чтобы показать нам тело обугленное, скоробившееся, закрученное вокруг столба.

Так мы увидели ее в последний раз в вихре черного дыма.

Когда я очнулась и вспомнила, что у меня есть дом и муж, который ждет меня, испугавшись, спросила:

— Который час? Мне ответили:

— Шестой пополудни. А началось в девять.

Я стала поспешно проталкиваться среди расхо­дящихся горожан и подумала, что муж будет бра­нить меня. Но когда я вошла в дом, я увидела, что он стоит у окна, опершись на свой костыль, и смотрит на площадь, и его белая борода вся влажная от слез. Я бросилась к нему и прижалась к его груди, а он обнял меня одной рукой, и мы оба долго и неутешно плакали.

Глава десятая

ГОВОРИТ

ЖОФРУА ТЕРАЖ

 

Я — Жофруа Тераж, палач города Руана.

Когда костер догорел, я пошел к кардиналу Уинчестеру и спросил, что делать с останками. На это он приказал:

— Собери пепел тела, и уголь костей, и золу де­рева и брось в Сену, повыше моста, чтобы ничего не осталось, чему люди могли бы поклоняться.

Я сгреб пепел, а кости все сгорели, и только серд­це лежало обугленное, но целое среди жирной золы.

Я пошел на мост, сбросил пепел и сердце в воду, и течение унесло его.

Все исполнив, я вернулся домой и крикнул жене:

— Давай ужинать, потому что я работал весь день, и устал, и проголодался.

Она пошла на кухню и принесла жареную бара­нину.

Она шла, отвернувши лицо, и бросила блюдо на стол, будто оно жгло ей пальцы.

Я сказал:

— Что ты воротишь нос? Садись и ешь.

Она ответила:

— Меня мутит от запаха жареного мяса.

Я повторил:

— Садись и ешь.

Взял нож, отрезал жирный кусок и положил на ее тарелку.

Она отошла к дальней стене и, держась за нее распростертыми руками, крикнула:

— Палач!

Я сказал:

— Это ремесло как всякое другое. Я честно потрудился и заработал на баранину для нас обоих.

Она начала кричать:

— Палач, палач, палач!

— Сама-то ты кто? — сказал я.— Жена палача и мать палача, моего будущего сыночка.

Но она кричала:

— Никогда не вымолить тебе прощения, и не бу­дет тебе отпущения греха, который ты сотворил сегодня!

Я добрый человек. Я зря собаку не толкну, но тут я не выдержал. Я дал ей здоровую затрещину — она отлетела от стены, упала на пол и замолчала.

Я подвинул к себе тарелку и поел в тишине и спо­койствии.