ГОВОРИТ АВТОР
Я не могу представить себе Жанну д'Арк. Какая она была? Какая же она была в самом деле?
Ничего, ничего не осталось от нее. Ни портрета, ни описания. Еще сто лет тому назад в одном из му зеев Франции хранилось письмо, продиктованное и подписанное Жанной, скрепленное вместо шелкового шнура недлинным черным волосом. Потом этот волос потерялся — последняя частица живой Жанны.
Но если я не могу вообразить даже внешний образ Жанны, тем непостижимей ее мысли и чувства.
На ужасном суде, когда еще живая, но уже на пути к смерти, она отвечала судьям, писцы запечатлели её слова, а нотариусы заверили их и сохранили акты процесса. Сомневаться в их правде невозможно. Да, но самые правдивые слова — всего лишь искаженное отражение чувства и мысли.
Так что же мне делать? Как мне быть и жить дальше?
Уже много лет мысль о Жанне преследует меня днем и ночью. И теперь я все ночи напролет лежу без сна и смотрю в ночное окно, и за окном грохочут грузовики и вдруг вспыхивает ослепительная искра — ранний трамвай,— и который же сейчас час?
И я знаю, что нет мне спасенья и нет мне избавленья от навязчивой мысли, пока я не напишу эту книгу.
Жанна удивительная, до сих пор не объясненная! До нее и после нее великие полководцы прошед ших веков заливали землю огнем и кровью, завоевывали полмира и вновь теряли его. Аттила, Батый, Тамерлан... Чудовища с ранних лет учились своему ремеслу —знатные звери, не боящиеся чужой смерти.
Но Жанна ведь была крестьянская девушка, не обучена грамоте, не умеющая скакать на коне, не владеющая мечом. Ни разу не обнажила она свой меч и никого не убила и не покалечила.
И она никого не завоевала, а всего лишь освободила свою родину и выгнала за море поработивших страну врагов. Сколько сменилось поколений — Франция существует благодаря бессмертному подвигу Жанны.
Ах, как мне, обыкновенному человеку, осмелиться писать об этом неповторимом гении? И как жить дальше, когда неотвязная мысль о ней не дает мне жить?
И я думаю, думаю, думаю о ней днем и ночью. Какая же она была? Какая она была в самом деле?
Её видели многие тысячи людей, ее современников, свидетелей её жизни. Одни — в толпе издалека, а другие — ежедневно и рядом. Каждый воспринимал ее по-своему, и она открылась им с разных точек зрения. Если сопоставить эти точки, быть может, удастся увидеть ее такой, какой она казалась им в то время.
В то время...
В дикое и темное средневековье, удаленное от нашего мировоззрения так далеко, отделенное от нас такой чудовищной пропастью, что, казалось бы, немыслимо ее перешагнуть.
Но этих людей, свидетелей жизни Жанны, я могу вообразить, потому что человеческие чувства — любовь и ненависть, голод и смерть, и страдания, и великое счастье подвига — неизменны во все века.
Я лежу и думаю об этих людях, и еще ночь, но уже светает, и силой моего воображения я могу увидеть этих людей, и понять их чувства, и угадать их мысли. Их свидетельства — это и будет моя книга о Жанне.
Светает, но солнце еще не взошло. Все кругом еще серое, предрассветное. Вот на самом краю гори зонта длинное облачко засветилось красной полосой.
Избушка на краю деревни. Дверь ниже уровня земли. Дверь качнулась на кожаных петлях. По сту пенькам поднимается, ступила на землю, заслонила глаза, ладонью, смотрит на восходящее солнце старая женщина. На ней платье из домотканой холстины, усеянное яркими заплатами, хотя некоторые уже успели выгореть. У нее маленькое, сморщенное, круглое лицо. Она открывает беззубый рот. Сейчас она за говорит.
Это первая свидетельница — деревенская нищенка и сказочница — Перронелла Пьебуа.
— Добрая Перронелла, что ты помнишь о Жанне?
ГОВОРИТ
ПЕРРОНЕЛЛА
ПЬЕБУА
Наступает светлый день.
Народилась Жанна.
Ларирадондэнь, Ларирадондэнь,
Ларира, ларира — осанна!
Я Перронелла Пьебуа, я помню сто сказок и полторы присказки. Дайте мне глоток вина, добрый гло ток вина и корочку хлеба закусить, и я все расскажу по порядку.
В одной деревне жили петух и курочка. Под вечер петух пошел в трактир, а денег-то у него и не было. Вдруг видит в придорожной пыли... Ах, не про то? Память-то у меня износилась немного. Ведь пятьсот лет и еще семьдесят — все и перепуталось. Так о чем я?
У одного короля народился сынок. Вот он и созвал на крестины всех знакомых фей. А угостить-то их нечем. Побежал король в кладовую, все полки облазил, все мешки перетряхнул... Опять не то?
Так про что же? Ах про Жанну!.. Так бы вы сразу и сказали.
Жанна, Жаннета, Жанетон! А не Фаншетта ли? Или как ее, Марион?
Вспомнила, вспомнила, вспомнила!
Это вы про Жаннету, про дочку старосты? А как же, отец Жан, дочка по нему Жаннета — уж это так водится. Если отец Этьен — дочка Тьенета, отец Николя — дочка Коллета. Уж это такой обычай.
Вы говорите, он не Жан был, а вовсе Жак? Ну и что с того? Ну, запамятовала я, ведь это давно было. И вы меня не перебивайте, а то я все перезабуду. И вы ведь не про него спрашиваете, а про дочку.
