Свидетели

Но простая дева придет.

Эта дева страну спасет,

Всех англичан перебьет

Чистая дева в красном платье,

В крас...  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Кто-то за моей спиной с грохотом роняет оловянную кружку.

Я обернулся. В дверях стоит крестьянская девушка в красном платье.

Все обернулись и смотрят на нее.

И я вижу, что все они будто окаменели и недопитые кружки висят в ру­ках, накренились, а вино льется на стол и на колени. И пальцы, держащие ко­жаные стаканчики с костями, разжа­лись, и кости падают на плиты пола и громко стучат в тишине. А эти две певички, опустив головы и прижав к груди бубны, чтобы нечаянно не зазвенели, бочком пробираются к двери — выскольз­нуть незаметно, потому что таким, как они, теперь здесь не место. Девушка в красном платье говорит:

— Милые солдаты, я пришла спасти королевство.

Она говорит:

— Милые солдаты, кончилось время пить вино и играть в игры. Наденьте латы, опоясайтесь мечом и следуйте за мной.

Она говорит:

— Дайте мне коня и латы, я поведу вас к победе, и мы освободим город Орлеан, и коронуем дофина, и всех англичан выгоним вон.

Я смотрю, у моих солдат челюсти отвисли, они гла­за вылупили, не сводят с нее, сидят как зачарован­ные. И у меня самого, наверно, такая же дурацкая рожа.  Но я начальник, я должен за всех поразмыс­лить. Я встаю и говорю:

— Девушка, кто ты такая, и кто тебя сюда пус­тил, и что ты бормочешь за бредни?

Она отвечает:

— Я Жанна д'Арк из Домреми, и никто меня не пускал, я сама вошла. Потому что волей неба все две­ ри предо мной открыты, и вовсе это не бредни. Свя­тая Маргарита и святая Катерина приказали мне со­ брать войско и освободить страну, и я это сделаю. Вы только дайте мне коня и латы, а уж победный меч я сама достану.

Эх, думаю, чем черт не шутит. И кто бы она ни была — сумасшедшая, или колдунья, или в самом деле послана спасти нас, а только солдаты мои при­смирели и слушают ее. Что-то такое в ней есть. И те­рять нам все равно нечего, и так все до последнего потеряно. Эх, была не была, пропади все пропадом... Поверить ей, что ли? Кто не пытается, тот не выиг­рывает.

Я говорю:

— Девушка Жанна, я здесь всего лишь началь­ник стражи. Я сам не могу решать. Я поведу тебя к господину де Бодрйкуру. Он здесь главный, и по его слову мы пойдем за тобой или выставим тебя за во­ рота.

Глава пятая

ГОВОРИТ

РОБЕРТ

ДЕ БОДРИКУР

А-р-р-р! Сто чертей и чертова бабушка в при­дачу!

Я, Роберт де Бодрикур, начальник гарнизона в замке Вокулёр.

Я сижу у себя в комнате, ужинаю. Вдруг входит Пуланжи, начальник стражи, и говорит:

— Приятного вам аппетита! Там пришла девуш­ка в красном платье.

— Мне сейчас не до девушек. Я ужинаю.

Он говорит:

— Приятного аппетита. Она хочет, чтобы дали ей коня и латы и проводили к дофину.

— Еще чего?

— Она говорит, что ей было знамение и голоса с неба приказали ей освободить город Орлеан, короно­вать дофина и прогнать англичан за море.

Я обозлился, но не очень. Это вредно для пищева­рения. И я ему отвечаю:

— Вы, кажется, видите, что я ужинаю. Это не мое дело, а ваше — гонять вон всяких побродяжек. Дайте ей в шею и выкиньте за ворота.

Он не уходит, говорит:

— Она не побродяжка. Она...

Тут я стукаю кулаком по столу, только осторож­но, чтобы не повредить руку, и я ему говорю внятно и понятно:

— Проваливайте вон! По делам я принимаю утром.

Кажется, все ему объяснил. Разжевал, в рот поло­жил и еще пальцем в горло пропихнул. Проглотил и  уходи.

А он не уходит. Говорит:

— Знаете, в народе такое поверье: женщина по­губила Францию, а девушка ее спасет.

Тут я как трахну кулаком — все косточки отбил — и кричу:

— А-р-р-р! Сто чертей и бесхвостый дьяволенок!

Убирайтесь, пока я вам голову не прошиб! Это какая такая женщина погубила Францию? Это вы так смеете говорить про королеву-вдову? За такие слова, за оскорбление величества, вам не поздоровится! Вон!

Это я его нарочно попугал, чтобы он отстал от ме­ня. Молокосос, никакого уважения к старшим.

А королева Изабелла действительно негодяйка, каких свет не видал. В сговоре с англичанами и сво­ его родного сына, бедняжку дофина, и знать не хочет. Говорит, что он ей вовсе не сын, и никакой он не до­фин, и французская земля уж теперь не французская, а английская. Сто дьяволов ей в глотку, такой королеве. Продажная мерзавка, и все тут.

На другое утро он опять является. Ну нет и нет мне покоя! Я храбрый рыцарь и не хуже кого друго­го дрался при Азенкуре, когда англичане нас вдребезги расколотили и мне расквасили голову. И я три месяца пролежал в постели и глотал всякие дрянные лекарства, и мне через день пускали кровь, так что я совсем ослабел, и каждый день мне ставили клистир. Вам когда-нибудь ставили? Знаете, что это такое? Ну то-то же!

И неужели я за все мои подвиги не заслужил не­много отдыха на склоне лет?

Значит, является Пуланжи с самого утра и го­ворит:

— С добрым утром. Там эта девушка...

— А-р-р-р! — кричу я.— Тысяча чертей, и бес­хвостый чертенок, и чертова бабушка в придачу! Не приставайте ко мне!

— Не волнуйтесь,— говорит,— не надо волновать­ся. Позвольте, я подам вам воды. Отхлебните глоток.

— Не пью я воды, не пью я воды, не пью я воды! Но отхлебнул глоток, и мне как будто стало по­ легче.

— Ну,— говорю,— пристали вы ко мне, как репей к штанам. Выкладывайте, что там такое, и покончим с этим делом.