Свидетели

И прошу вас: больше не задавайте мне вопросов. Никаких! Иначе я опять хлопну дверью.

Глава восьмая

ГОВОРИТ ДОФИН

Я   дофин Карл.

Я — дофин, я червяк, я ничтожество. Я забился в этот замок Шинон, на этой последней пяди моей земли, как олень, загнанный сворой собак. Вокруг меня враги. Сверкающие злобой глаза, злобно отвер­стые пасти, ощеренные клыки, готовые растерзать меня.

Никто меня не любит.

Я — дофин, наследник французской земли и коро­ны. Наследник ли? Мой отец был безумцем, но и в таком отце мне отказано. Моя мать меня терпеть не может и нагло похваляется, что не король мой отец, а неведомый паж или конюх. И все повторяют: «Ей ли не знать, ведь она ему мать».

Моя мать предала меня. Она выдала свою дочь, мою сестру — сестру ли? — за английского короля и подписала с ним договор, что дитя моей сестры от английского Генриха бу­дет законным королем Франции, а за его малолетством Генрих является ре­гентом. Моя мать предала Францию в руки англичан, и что же теперь осталось мне?

Никто меня не любит.

Моих рыцарей бьют англичане. Мои придвор­ные презирают меня, пото­му что у всех у них я по­ стоянно беру деньги в долг. И никакой надежды впереди.

И я уже подумываю, не покинуть ли мне мою страну, которая уже не моя, и не бежать ли мне в Шотландию или Кастилию, к се­веру или к югу, куда поведет меня моя несчастная судьба.

Никто меня не любит, и я сам себя ненавижу. Мое тело хило, мои ноги слабы, мой ум мешается, мое сердце испуганно.

И вдруг — эта девушка!

Мне безразлично, кто она. Архиепископ Реньо сомневается в ней и говорит, что она колдунья. Пусть колдунья. Пусть сам дьявол послал ее, лишь бы она исполнила свое обещание. Она последняя соломинка, за которую утопающий — я — хватаюсь.

Ла-Тремуй говорит, что она обманщица, но сам он обманщик и наслаждается, сплетая сеть хитрых интриг, искусную игру выгоды и лести, угроз и тайных договоров. Пусть она обманщица, но на пользу мне, а не ему.

И уже ходят слухи, что она святая, посланная небом. Что-то до сих пор я не видел помощи от святых.

Однако же она узнала меня в толпе придворных!

Эта девушка, как она сумела меня узнать?

В зале было триста человек и свет пятидесяти фа­келов. Когда она шла, ее дергали за рукав, и смея­ лись, и показывали пальцами на трон, и, издеваясь, говорили:

— Вон дофин! Узнаешь ли его?

Может быть, кто-нибудь потайно указал ей на ме­ня? Может быть, она заранее знала, каков я по виду? А быть может, под скромной одеждой, за некрасивы­ми чертами лица (разве я уж так некрасив? но все, без стеснения, говорят это), в чертах моего лица она почуяла королевскую кровь и пошла по следу без­ошибочно, как гончая собака. Не все ли равно?

Когда, встав на колени, она приветствовала меня, мои ноги задрожали и сердце подскочило от счастья, и я мгновенно понял, что вот она — последняя надеж­да, последняя соломинка, которая против всех вероя­тий извлечет меня из пучины бедствия.

Но уже кругом шумели негодующие голоса, и брань, и проклятия. И я испугался и не посмел один выступить против всех, и я сказал:

— Девушка, я должен знать, от добра ты или от зла. Подай мне знак, чтобы я мог тебе поверить.

Она ответила:

— Я не могу подать знак в присутствии тех, кто не достоин его увидеть. Тебе одному, милый дофин, дано увидеть и услышать такое, что ты поверишь мне.

Мы отошли в сторону, и хотя в зале было много людей, но никого вблизи нас, и она заговорила:

— Милый дофин, небо сжалилось над тобой, над твоей страной и над твоим народом. И в доказательство того, что я послана тебе на помощь, я открою тебе твои тайные мысли, которыми ты ни с кем на свете не делился.

И она сказала:

— Ты сомневаешься в том, что ты сын короля, хочешь отречься от своих прав и бежать из своей страны. Но я говорю тебе, что ты истинный наследник французской земли и я короную тебя в Реймсе. И эту корону, такую драгоценную, что ни одному юве­лиру не сделать подобную ей, принесет ангел.

Она стала рассказывать, какая эта корона, и ка­кими камнями она украшена, и какими узорами они оправлены, золотом, таким сияющим, что оно слепит глаза.

И от волнения, от дыма факелов, от отдалённого шума голосов я почувствовал, что моя голова мутится и свет режет мне глаза, и, клянусь, мне померещилось, что я вижу эту сверкающую корону над моей головой. Но я постарался овладеть собой и спросил:

— А будет ли такая корона в Реймсе?

Она ответила:

— Тебя коронуют той короной, которая будет в соборе. Но эта небесная корона, и бессмертная слава и прозвище Победителя — все это придет после.

Тут я очнулся и долго смотрел на нее, взвешивая ее слова и голос, и удивительное их действие на меня и ее веру в победу. И я подумал: «Если я откажусь от нее, я погибну».

Я повернулся к придворным и громко сказал:

— Она показала мне знак!

Но если вы думаете, что все сомнения этим разрешились, то вы жестоко ошибаетесь. Слишком мно­го было у меня врагов.

Я поселил Жанну в одной из башен на стене зам­ка, башне Кудрэ, и дал ей челядь, как полагается знатной особе, и маленького пажа, по имени Луи де Конт, и оруженосца, храброго воина Жана д'Олона, и духовника Жана Пакереля, и она жила в этой башне Кудрэ в семье одного из моих придворных — Гильома Белье. Здесь я ее посещал, и со мной многие знатные особы, герцог Алансон и другие, и все они поверили в нее.

Но архиепископ, и Ла-Тремуй, и многие с ними не прекращали злых наговоров и настаивали, что нельзя ей доверить войско, пока не выяснится, от добра она или от зла. А выяснить это можно, послав ее в Пуатье, где университет и много ученых—духовных лиц, пригодных к тому, чтобы исследовать подобные дела, и светских лиц, которые обучены искусству допроса и смогут засвидетельствовать правдивость ответа.

У меня не хватило духа спорить с ними, и я согла­сился и сказал о том Жанне. Она ответила:

— В Пуатье? Я знаю, что меня ждет там тяжкое испытание. Но мои голоса мне помогут. Так скорее в путь.

Глава девятая

ГОВОРИТ ДАМА