такого фонарика — чуть, но все-таки это фонарик.
— Мне, Дим, страшно интересно: зачем зажигалке фонарик? Ей и без него в темноте сигарету видно.
Ему все интересно. Не скучно живется.
Рыжего Пашку бабушка, конечно, не нашла.
— Я сама вас отвезу. В коляске.
Алешка рассмеялся:
— Давненько я в коляске не катался. Лет десять уже. А ты, Дим?
Он почему-то решил, что бабушка собралась отвезти нас к маме в детской коляске. Не скучно ему живется.
Бабушка тоже рассмеялась всеми своими белыми зубами. И объяснила, что у нее в дальнем сарае, который называется каретным, хранится старинный экипаж под пару рысаков. Когда приезжают спонсоры, их катают в этой коляске по живописным окрестностям. А иногда и в совсем уж старинной карете.
— Да ладно, — великодушно отмахнулся Алешка. Хотя прокатиться в старинном экипаже по ночной дороге ему хотелось не меньше, чем полюбоваться бабушкиной челюстью. — Надо запрягать, потом распрягать, коляску обратно в сарай ставить. Мы так добежим, коротким путем.
Бабушка засомневалась.
— Да ладно, — добавил и я. — Бегаем мы быстро, а волки здесь не водятся.
— Ну, хорошо. Только позвоните, когда будете дома.
— Не позвоним, — сказал Алешка. — Мама мобильник на зарядку поставила. — Мы тебе письмо напишем.
Бабушка дернула его за ухо и щелкнула в нос:
— Выметайтесь. Доброй вам дороги. И короткой.
Самая короткая дорога была, конечно, в обход, мимо Гремячей башни. Мы ее пробежали, а неподалеку от башни отдышались и перешли на бесшумный шаг. Шепотом шли, как сказал Алешка.
Совсем стемнело вокруг. Только небо еще светилось от далекого солнца и от выплывшей из-за башни луны.
Глаза бы мои не глядели на эту башню. В ее мрачном силуэте было столько чего-то зловещего и угрожающего, что казалось, будто все зло, что веками творилось внутри нее и за ее стенами, вновь ожило и начнет расползаться по земле, чтобы и дальше творить свои черные дела.
Но у малька Алешки, оказалось, и в мыслях такого не было.
— Как красиво, Дим, — шепнул он. — Прямо как в сказке. Такая древняя старина возвышается. И в этой старине всякие тайны, всякие сокровища. — И добавил, вздохнув романтично: — Под лунным светом. Клево, да?
«Древняя старина» неукротимо приближалась. Будто не мы к ней шли, а она на нас угрожающе надвигалась. И было так тихо, что даже жутковато. Даже кузнечики не трещали и птички в гнездышках не попискивали во сне. И луна была такая молчаливая (это Алешка так потом рассказывал).
Мы шли очень тихо и скоро услышали голоса. Но это не всякая нечистая сила обсуждала свои пакости. Это свои пакости обсуждали рыжий Пашка и продавец Червяков.
Подобравшись к самой башне, мы залегли за ее древним углом, среди бурьяна. И стали слушать.
Сначала мы слушали скрип лопаты и скрежет лома. Потом — разговор.
— Давай пивка глотнем, — сказал Пашка. — В горле пересохло.
— И мы глотнем, — в самое ухо шепнул мне Алешка.
— Пивка? — удивился я.
— Конфет.
— Да где ж их взять?
— В моих карманах.
Оказывается, этот лирический романтик еще и трезвый практик. Выбирая зажигалку, он из соседней вазочки нагреб в карманы конфет.
— Тихо! — опять в самое ухо, как надоедливый комар, пискнул Алешка. — Самое интересное начинается. Слушаем.
— А ты что на свою долю купишь? — спросил Червяков Пашку.
— Ого! Если поменяем сокровища на хорошие бабки, то Альберт меня в долю берет. И буду я у него на заводе начальником охраны. — Тут он помолчал и нехотя добавил: — Правда, кое-что еще придется сделать. Но это тебе знать не обязательно. Даже нежелательно тебе это знать. А ты чего купишь?
— Ого! Магазин куплю! Надоело мне стоять за прилавком. Я хочу сидеть в кабинете, на банкете. А как накоплю побольше, слиняю куда-нибудь подальше. В теплые страны.
— Ладно, пока не слинял, давай-ка поработай. Немного осталось.
Опять заскрипел лом и заскрежетала лопата.
— Гляди, никаких замков нет.
— Она забита небось. Ну-ка, вот здесь отковырни. Попробуем ее открыть.
Значит, все! Откопали дверь. Сейчас залезут в темницу и ограбят гробницу.
— Что делать? — шепнул я в Алешкино ухо.
— А ничего. — Он был совершенно спокоен. — Они сейчас дверь откроют и разбегутся.
— Тебя испугаются?
— Я, Дим, на нечистую силу не похож.
Вот даже как. Я опять прислушался.
— Монтировкой вот здесь подцепи и надави. Пошла? Пошла…
Послышался тихий ржавый скрип — наверное, это заскрипели от недовольства старые петли.
— Ты, Дим, сам только не убеги, — заботливо предупредил меня Алешка. И хорошо сделал.
Едва замер ржавый скрип, как послышался какой-то вой. Сначала он был не очень громкий, а потом как взвизгнул и как завыл! Я даже от страха уткнулся носом в траву.
Проснулась нечистая сила! Рано встает охрана…
Лешка ткнул меня кулаком в бок, я повернул к нему голову и даже в ночной темноте увидел, как блестят в улыбке его глаза и зубы.
— Смотри! А то пропустишь самое интересное!
А самое интересное было: из ворот башни вылетели кладоискатели и, отталкивая друг друга, помчались к роще. Вдогонку им летел дикий переливчатый вой. Умопомрачительный такой.
На краю рощи вспыхнули автомобильные фары, полоснули светом по деревьям и постепенно исчезли. Остался только чистый безмолвный лунный свет и поганый вой нечистой силы.
— Бежим! — сказал Алешка и вскочил. — Ты куда, Дим? В башню бежим, за сокровищами! — И он рванул за угол.
Я не мог в такую минуту удрать подальше и оставить его одного…
Алешка первым вбежал под воротный свод; не успел я схватить его за шиворот, как он спрыгнул в яму и захлопнул тяжелую древнюю дверь…
И настала тишина. Только слышался вдали затихающий шум автомобильного мотора. Да наше частое дыхание.
— Это ты все устроил? — спросил я Алешку, когда немного пришел в себя.
— Ты что, Дим? — он безмятежно уселся на край ямы, свесив ноги. — Мне что, Дим, триста лет?
Я машинально оглянулся: а кто же тогда?
— Я тебе потом расскажу, — пообещал Алешка и спрыгнул в яму. — А пока только скажу: думай! — И он распахнул дверь. И снова начался с тихой ноты противный вой.
Алешка закрыл дверь — вой прекратился.
— Понял?
Что ж тут не понять? Сидит там внутри нечистая сила и как почувствует свежий воздух, для нее вредный, так и начинает выть.
— Пойдем лучше домой, — сказал я.
