самых простых арифметических задач и утрата способности запоминания хотя бы нескольких коротких фраз при полной сохранности интеллекта».
В «полной сохранности интеллекта» приходится, конечно, усомниться. Например, 30 мая, как вспоминала М. И. Ульянова, когда «врачи предложили ему помножить 12 на 7 и он не смог этого сделать, то был этим очень подавлен. Но и тут сказалось обычное упорство. После ухода врачей он в течение трех часов бился над задачей и решил ее путем сложения (12+12 = 24, 24+12 = 36 и т. д.). Однако после этого всего через месяц-другой вождь принимает решения, имеющие огромное значение для судеб России и мирового сообщества: высылка интеллигенции за границу, одобрение постановления ВЦИК «О внесудебных решениях ГПУ, вплоть до расстрела», определение вопросов стратегии и тактики III Интернационала — переход от непосредственного штурма буржуазной крепости к ее методической осаде. Кто скажет, восстановился ли вождь большевиков после болезни, принимая эти решения?
Ленин был беспощаден к любому инакомыслящему. Но особенно доставалось тем оппонентам, которые не разделяли взгляды вождя на общественно-политическую жизнь. Среди множества опальных был известный уже читателю ученый-историк профессор Николай Александрович Рожков, который при царском режиме был сослан в Восточную Сибирь. В феврале 1921 года Н. А. Рожкова большевики арестовали. Несколько месяцев он провел в тюрьме, но был освобожден. Однако осенью 1922 года по настоянию Ленина Рожкова вновь арестовывают. Но вскоре больного ученого тюремщики выпускают из-под стражи. Однако Ленин не перестает терроризировать несчастного Рожкова. Председательствуя на заседании Политбюро 26 октября 1922 года, Ленин добивается решения: «Рожкова выслать». Однако, пользуясь отсутствием Ленина на Политбюро 7 декабря (из-за болезни), участники заседания принимают решение не высылать престарелого и больного Рожкова из России. Но, будучи уже больным, в декабре 1922 года Ленин по телефону из Горок диктует письмо Сталину, в котором выражает несогласие с постановлением Политбюро ЦК РКП(б), принятым 7 декабря, о разрешении Н. А. Рожкову проживать в Москве. Ох и злопамятен был Владимир Ильич! 13 декабря, то есть спустя буквально пять дней после первого письма, он диктует в ЦК РКП(б) второе письмо с протестом против решения Политбюро от 7 декабря о Н. А. Рожкове.
Решительно «искоренить» всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда, Петрищева и др[угих]. По-моему всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее.
Тоже А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники «Экономиста» (Озеров и мн[огие], мн[огие] другие). Ме[ньшеви]ки: Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Мигуло или как-то в этом роде), Любовь Никол[аевна] Радченко и ее молодая дочь (по наслышке злейшие враги большевизма); Н. А. Рожков (надо его выслать, неисправим); С. Л. Франк (автор «Методологии» ). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др[угих] должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу бесжалостно. Очистим Россию надолго.
Неизвестные документы. С. 545
Еще несколько характерных примеров.
1. Письмо народному комиссару юстиции Курскому с требованием беспредельной расширительности и максимальной расплывчатости формулировок уничтожительной статьи 50-10-11 УК РСФСР, с одиозными образцами желательных для Ленина формулировок, фактически позволяющих осудить кого угодно за что угодно. В этом же письме — и предложение ввести дополнительно в добрый десяток статей УК смертную казнь (Ленин, ПСС, т. 45, с. 189191).
2. Секретное письмо Уншлихту (с просьбой показать его Сталину) об ужесточении деятельности революционных трибуналов («ревтрибов»), об увеличении «быстроты» и «силы» (подчн. Лениным) репрессий. В письме весьма характерная для Ленина фраза: «Гласность ревтрибуналов — не всегда» (там же, т. 54, с. 144).
3. Письмо Каменеву, где сказано: «...величайшая ошибка думать, что НЭП положит конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому» (там же, т. 44, с. 428).
4. Свирепое письмо Курскому «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики», где расширяются требования жесточайшего, включая расстрел, террора за убыточность, за ложь в отчетности — против руководителей трестов, государственных и смешанных» (там же, т. 44, с. 396—400).
5. Смертоносное, циничное сверхсекретное письмо (с анонимной цитатой из Макиавелли) Молотову и всем членам Политбюро об изъятии под предлогом — именно под предлогом — помощи голодающим церковных ценностей, об истреблении священства и активных верующих-мирян «с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». Письмо это было издано по-русски на Западе трижды, последний раз — в 1989 году, и лишь недавно опубликовано и признано подлинным в СССР (в архиве имеет шифр ЦПА ИМЭЛ, ф. 2 единицы хранения 22354. На письмо есть ссылка в ПСС, т. 45, с. 666—667, 19 марта 1922 г.).
Все это и еще многое такого же рода написано и приведено в исполнение «либеральным» Лениным 1922 года, а не во времена жестокого «военного коммунизма».
Озеров, как и все сотрудники «Экономиста», — враги самые беспощадные. Всех их — вон из России.
Неизвестные документы. С. 545
Право же, иногда чудится, что составители Собраний сочинений Ленина, всех пяти, втайне более всего заботились о его разоблачении перед потомками.
Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!
В октябре Ленин вернулся уже официально к работе, председательствовал в Политбюро и в Совнаркоме, а в ноябре произносил программные речи, которые, по всей видимости, дорого обходились его кровеносной системе…
Гораздо позже, оглядываясь на прошлое, я опять вспомнил со свежим удивлением то обстоятельство, что мне о болезни Ленина сообщили только на третий день. Тогда я не останавливался на этом. Но это не могло быть случайно. Те, которые давно готовились стать моими противниками, в первую голову Сталин, стремились выиграть время. Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выгадать на подготовку хоть день. Они шушукались между собою и нащупывали пути и приемы борьбы. В это время, надо полагать, уже возникла идея «тройки» (Сталин—Зиновьев—Каменев), которую предполагалось противопоставить мне. Но Ленин оправился. Подгоняемый непреклонной волей, организм совершил гигантское усилие. Мозг, задыхавшийся от недостатка крови и потерявший способность связывать воедино звуки и буквы, вдруг ожил снова.
2 октября 1922 года Ленин вернулся в Москву, на следующий день председательствовал на заседании Совнаркома. Но 6 октября на Пленуме ЦК почувствовал себя плохо и в последующие дни отказался от нескольких планировавшихся раньше публичных выступлений. Признался старому партийцу Иосифу
