Том 13. Стихотворения

И правило свой пир, зловеще лучезарно…
Король испанский Карл и временщик коварный
Годой — с британцами сумели нас столкнуть,
Но климат здешних стран не нравился ничуть
Ни им, ни нам. А день действительно был страшен:
Кругом ни травки. Но ложбины край украшен:
Там две-три сосенки невзрачные росли,
И между них сквозил ручей из-под земли.
Он, как летучий взгляд сквозь темные ресницы, —
Сквозь камни, сквозь траву сумел вперед пробиться,
И пограничная черта проведена.
Быстрей, чем сеятель бросает семена,
С британцами в упор схватилися французы.
Зияли животы, как вскрытые арбузы,
И плавали в крови и кости и кишки,
А солнце лютое смотрело на пески.
Штык, пуля, пистолет и пушка или пика —
Нам это все равно, но вот жару стерпи-ка:
Железу и свинцу никто из нас не рад,
Но это только смерть, а жажда — это ад!
О, эта смесь жары, и горечи, и пота!
Но все же длилася кровавая работа,
И озверело мы рубились. Груды тел
Валялися в ногах у тех, кто уцелел,
Немы и холодны, безжизненные камни…

И тут-то ручеек блеснул издалека мне…
Испанец, закричав: «Каррамба!», побежал
К воде; ее уже британец оседлал;
Француз кидается — один, другой, все трое;
Вот на коленях все, уж речи нет о бое;
Вот раненый ползет, чуть дышит, на локтях,
И чокаются все водою в киверах…
Тот говорит тому: «Твое здоровье, друже!»
Так угощались мы, как в старину, не хуже.

Хоть после этого мы снова в бой пошли,
Но каждый чувствовал, что если короли
Желают нас обречь на гибель и проклятья,
То там, у бога, мы — между собою братья!

СОЛДАТУ, КОТОРЫЙ СТАЛ ЛАКЕЕМ

Солдат! Ты был суров и горд. Во время оно
Быть может, лишь одна Траянова колонна,
Чей мрамор сохранил великие дела,
С твоей осанкою сравниться бы могла.
Кудлатый мальчуган в деревне полудикой,
Рукой великого ты к армии великой
Был приобщен, и вот бретонский пастушок
Сменяет на ружье кленовый посошок.
И славный день настал, сраженья день счастливый,
Когда под ядер треск, под грозные разрывы,
Пред фронтом на коне воителя узрев,
Ты вдруг почувствовал: в тебе проснулся лев.
Ты львом был десять лет. Стремительным наездом
Ты облететь сумел Берлин, Мадрид и Дрезден,
И в этих городах от страха все тряслось,
Когда ты площади пересекал насквозь,
Напором боевым с ватагою победной;
И грива конская тряслась на каске медной,
И ты был впереди, ты расточал свой пыл, —
Ты был могучим львом, ты властелином был!
Но вот Империя другим сменилась веком,
И лев становится обычным человеком…
Жить стало нелегко, и все же нужно жить,
И с голодом притом не хочется дружить.
Обиды всё больней, всё горше неудачи;
Дойдешь в конце концов до конуры собачьей!
И, вот сегодня ты, увенчанный герой,
Солиден, строг и сух, в ливрее золотой,
Когда идут во храм сановные старушки,
За ними шествуешь с болонкой на подушке
И смотришь, как слюной собачий брызжет зев,
А в сердце у тебя рычит имперский лев.

13 мая 1843

' Пятнадцать сотен лет во мраке жил народ,'

Пятнадцать сотен лет во мраке жил народ,
И старый мир, над ним свой утверждая гнет,
Стоял средневековой башней.
Но возмущения поднялся грозный вал,