Три ночи страшные, огнем войны объят,Не ведал город сна. Зловеще бил набат;А по утрам, когда молитвыТворит обычно люд и улицы пусты,Орудья с грохотом неслись через мосты,Спеша к местам кровавой битвы.В величии своем природа и господь,Смотря, как страждет дух и мучается плоть,Не положили злу предела…И вот события чредою грозной шли;О, рок! Лион пылал, как факел, а вдалиГромада Альп зарею рдела…
Гигантскую резню, Париж на смертном ложе,Истерзанный народ ты видела, — и что жеТы говоришь, решив свой подвиг совершить?«Я убивала. Вы должны меня казнить».Охвачена душа великим полыханьем.Слова твои звучат высоким состраданьем.Из страшных небылиц плетешь зловещий миф.Дочь Рима Аррия, библейская ЮдифьРукоплескали бы, гордясь твоею речью.Ты говоришь: «Дворцы готовилась поджечь я.Я убивала — пусть расправятся со мной!»Для попранной толпы ты речь ведешь — для той,Что слушает тебя в немом благоговенье.Ты гордо на себя возводишь обвиненье;А судей жжет твой взор и кровь их леденит;Ты кажешься одной из грозных эвменид.И смерти тень вошла и встала за тобою.Зал в ужасе молчит. Израненный войною,Кровоточит народ. Полна тяжелых дум,Столицы слышишь ты многоголосый шумИ постигаешь в нем ход жизни неуклонный,Над миром вознесясь душою отрешенной.Мысль у тебя одна: когда же он придет,Час торжества, и ты взойдешь на эшафот?Ты на себя хулу и пытки навлекаешьИ муку смертную бесстрашно приближаешь.А судьи шепчутся: «Казнить ее! Она —Чудовище». Но ты стоишь, озаренаСияньем святости. И дрогнул суд надменный:Его поколебал твой облик вдохновенный.Ни «да», ни «нет» они не смеют произнесть.Кто ведает, что твой закон единый — честь,Что, если спросит бог: «Откуда ты, такая?» —Ответишь ты: «Иду из мрака, где, страдая,Влачится род людской. Я видела беду.Мой долг меня ведет. Из бездны я гряду»;Кто трепет знал стихов твоих неизъяснимыйИ то, как, обо всех заботою томима,Ты не щадишь себя, не ешь, не спишь ночей;Кто знал огонь твоих неистовых речейИ кто видал твое суровое жилищеС остывшим очагом, со скудной, грубой пищей;Кто оценил в тебе величье простотыИ понял, что любовь под гневом прячешь ты,Что извергов разишь ты взглядом, как кинжалом,Но, как родная мать, нежна с ребенком малым, —Тому, о женщина, ни твой угрюмый вид,Ни складка горькая, что возле губ лежит,Ни вопли злобные, от имени закона,Хулителей твоих бесчестных — не препона;Он с возмущением воскликнет: «Клевета!Не коршун хищный ты! Как голубь ты чиста!»Пусть спорят о тебе. Твои не слышат ушиПотока слов. Но нас всегда пленяют души,Что как лазурь ясны, хоть сотканы из гроз;Нас изумляет звезд бесчисленный хаос,Что в сердце честном скрыт — большом, неукротимом,Пылающем в огне, и все ж — неопалимом!
