связывал с борьбой за освобождение трудящихся масс от политического и социального гнета. Он указывал, что для избавления от ужасов войны народы должны вести решительную борьбу против деспотизма, должны добиться упразднения постоянных армий, «леса штыков», при помощи которого монархи ведут кровопролитные войны и грабят народы.
«Мы хотим мира, — говорил Виктор Гюго на Лозаннском конгрессе мира в 1869 году, — страстно хотим его… Но какого именно мира мы хотим? Мира любой ценой? Мира без всяких условий? Нет! Мы не хотим мира, при котором, согбенные, не смели бы поднять чело; не хотим мира под ярмом деспотизма, не хотим мира под палкой, не хотим мира под скипетром! Первое условие мира — это освобождение. Для освобождения, несомненно, потребуется революция, изумительнейшая из всех революций, и, быть может, — увы! — война, последняя из всех войн. Тогда все будет достигнуто. Мир, будучи нерушимым, станет вечным. Исчезнут армии, исчезнут короли. Прошлое сгинет бесследно. Вот чего мы хотим».
Выступая против тех войн, которые приносили неисчислимые бедствия народам и затевались во имя незыблемости тронов королей и обогащения капиталистов, Гюго в то же время горячо поддерживал национально-освободительную борьбу всех народов. Наряду с монархами, разжигающими войны, Гюго неизменно осуждал и пушечных магнатов, в частности Круппа, справедливо называя его злейшим врагом мира и цивилизации.
30 мая 1878 года Гюго произнес одну из своих самых прекрасных и вдохновенных речей — речь, посвященную столетию со дня смерти Вольтера, чьим наследником он, по справедливости, себя считал. В этой речи Гюго снова возвращается к проблеме войны и мира. Он смело разоблачает коронованных убийц, заливающих мир кровью: «Народы начинают понимать, что гигантский масштаб преступления не может служить оправданием для преступника, что если убийство — злодеяние, то убийство многих людей не может служить смягчающим вину обстоятельством… что кровопролитие есть кровопролитие, что имена Цезарь или Наполеон ничему не могут помочь и что в глазах всевышнего лицо убийцы не изменится от того, что вместо шапки каторжника ему на голову наденут корону императора».
Речь Гюго о Вольтере была встречена исключительно враждебно клерикальной прессой. Особенно негодовал епископ орлеанский Дюпанлу, написавший в свое время брошюру в защиту изуверского документа Пия IX — «Силлабуса» 1864 года. Дюпанлу напечатал письмо, в котором оскорблял Вольтера и Гюго. В ответе Дюпанлу Гюго заклеймил его, как человека, в течение двадцати лет пресмыкающегося перед императором.
Одну из последних публичных речей Гюго посвятил представителю рабочего класса Франции — машинисту Гризелю. В 1882 году Гризеля чествовали как героя, предотвратившего крушение, поезда. По просьбе делегации союза железнодорожных рабочих Виктор Гюго принял на себя председательство на этом торжественном собрании. В своей речи Гюго сказал: «Чествуя этого человека, республика чествует двести тысяч работников железных дорог Франции… Кто создал такого человека? Труд. Кто создал это празднество? Республика».
Так, в последние годы своей жизни поэт прославлял образ трудовой Франции, олицетворявший собой героизм, честь, величие всей страны.
Великий демократ Гюго хорошо понимал значение и могущество яркого и правдивого слова, замечательным мастером которого был он сам. Его мужественные, страстные, идущие из глубины сердца публицистические произведения были обращены на защиту мира и свободы человечества.
ПРИМЕЧАНИЯ
ИЗ КНИГИ «ДО ИЗГНАНИЯ»
РЕЧЬ ПРИ ВСТУПЛЕНИИ ВО ФРАНЦУЗСКУЮ АКАДЕМИЮ
В. Гюго баллотировался во Французскую Академию дважды: в начале 1840 г. — неудачно и 7 января 1841 г., когда и был избран. Свою вступительную речь он посвятил, как это было принято, восхвалению заслуг своего предшественника Лемерсье, а также защите конституционной монархии.
Стр. 10.
Стр. 10.