Да знаете ли вы, почему республику нельзя разрушить? Потому, что она нераздельно связана, с одной стороны, с нашим веком, с другой — с народом. Она — идея века и венец народа.
Господа сторонники пересмотра конституции! Я спрашивал вас: чего вы хотите? Я скажу вам, чего хочу я. Вот в двух словах мои политические требования. Необходимо уничтожить в области социальной определенную степень нищеты и в области политической определенный род честолюбия. Довольно пауперизма, довольно монархизма! Франция будет спокойна лишь тогда, когда благодаря могуществу общественных учреждений, которые одним дадут работу и хлеб, а у других отнимут надежду, мы увидим, как исчезнут из нашей среды все, кто протягивает руку, — от нищих до претендентов.
Председатель. Дайте же кончить, ради всего святого.
Г-н Белен. Хотя бы ради обеда.
Председатель. Ну полно же, прошу вас!
Виктор Гюго. Господа, бывают проблемы истинные и проблемы ложные. Общественная помощь, заработная плата, кредит, налоги, судьбы трудящихся классов… Увы, ведь именно этими вопросами всегда пренебрегают, всегда их откладывают! Примиритесь же с тем, что вам время от времени будут о них говорить! Ведь речь идет о народе, господа! Я продолжаю. Страдания обездоленных бедняков, женщин, детей, система воспитания, карательная система, производство, потребление, обмен, труд, который дает всем пищу, всеобщее голосование, которое дает всем права, солидарность между людьми и между народами, помощь угнетенным национальностям, братство французов, порождающее своим сиянием братство народов всей Европы, — вот истинные проблемы.
Легитимная монархия, империя, слияние партий, преимущество монархии перед республикой, концепции, чреватые уличными боями, выбор между претендентами — вот проблемы ложные.
Так вот, — скажу вам прямо в глаза, — вы отбрасываете проблемы истинные ради проблем ложных, проблемы живые ради проблем мертвых! Вот какова ваша политическая мудрость! Вот какое зрелище вы нам являете! Исполнительная и законодательная власти враждуют между собой, правители хватают друг друга за шиворот; все остановилось, все дела заброшены! Пустые и жалкие споры! Партии терзают конституцию в надежде разорвать на части республику; люди изолгались; одни забывают свои клятвы, другие забывают свои вчерашние требования, а пока происходит эта жалкая суматоха, уходит время, а значит, и жизнь!
Вот до какого положения вы нас довели! Мы пришли к подрыву всех авторитетов, к унижению, а следовательно, и к бессилию власти, к застою, к оцепенению, к состоянию, подобному смерти.
Нет больше величия, нет силы, нет движущего начала. Одни только перебранки, грызня, ссоры, потасовки! Правительства не существует.
И в какой момент все это происходит!
В момент, когда мощная, проникнутая демократическим духом инициатива необходима как никогда! В момент, когда цивилизация, стоящая перед торжественным испытанием, более чем когда-либо нуждается во власти активной, умной, плодотворной, способной к проведению реформ, внимательной к страданиям народа, полной любви, а стало быть, и силы! В момент, когда наступают смутные дни, когда все материальные интересы готовы вступить в бой со всеми принципами, когда перед обществом, требуя от него незамедлительного разрешения, возникают самые грозные проблемы, когда приближается 1852 год, страшный, загадочный, несущий неизвестность! В момент, когда философы, публицисты, вдумчивые наблюдатели — не государственные деятели, а просто разумные люди, — внимательным и тревожным взглядом стремящиеся проникнуть в густую мглу неведомого будущего, явственно различают оглушительный грохот врат революции, которые снова отверзаются во мраке.
Господа, я кончаю. Не будем скрывать: какой бы бурной ни была наша дискуссия, как бы глубоко ни волновала она массы, это — лишь предисловие.
Повторяю, приближается 1852 год. Близится час, когда снова восстанут и перейдут в свое последнее наступление на связанное по рукам и ногам всеобщее избирательное право все упомянутые мной притязания, разбуженные и ободренные пагубным законом от 31 мая, вооруженные им, все эти стародавние «традиции», которые являются не чем иным, как стародавними узурпациями.
Близится час, когда произойдет грандиозное столкновение: все отжившие политические институты — монархизм, отстаивающий императорскую или королевскую власть, кулачное право, божественное право — ринутся в бой против великих демократических прав, прав человека! В этот час все снова будет поставлено под сомнение. По милости упрямых притязаний прошлого мрак снова покроет то великое и славное поле битвы, на котором развертывают свои сражения мысль и прогресс и которое называется Францией. Не знаю, как долго продлится это затмение, не знаю, насколько затянется бой; но я твердо знаю одно и предсказываю и утверждаю это: право не погибнет! И когда снова воссияет свет, нам откроется, что в этой борьбе выстояли только два воителя: бог и народ!
РЕЧИ НА КОНГРЕССЕ МИРА В ПАРИЖЕ
(1849)
РЕЧЬ ПРИ ОТКРЫТИИ КОНГРЕССА
21 августа 1849 года
Господа! Многие из вас, воодушевленные благочестивой, святой мыслью, явились сюда из самых отдаленных уголков земного шара. Среди вас есть публицисты, философы, священники всех христианских исповеданий, выдающиеся писатели и немало тех популярных общественных деятелей, которые указывают своим народам путь к свету. Вы хотите, чтобы решения этого собрания людей убежденных и духовно зрелых, стремящихся к благу не какого-либо одного народа, а всех народов, были приняты в Париже.
Приветствую вас!
Перед лицом такой мысли и таких действий изъявления личной благодарности неуместны. Позвольте же мне в первых словах, обращенных к вам, отвлечься от самого себя, в известной мере забыть об оказанной мне великой чести и помнить только о том великом деле, которое вы хотите совершить.
Господа! Эта святая, эта великая мысль — мир во всем мире, неразрывное единение всех наций, признание евангелия верховным законом, замена войны мирным посредничеством — осуществима ли она? Возможно ли претворить эту святую идею в жизнь? Многие позитивные умы, как теперь выражаются, многие политики, «состарившиеся в делах государственных», как ныне принято говорить, отвечают: «Нет!» Что касается меня, я отвечаю вместе с вами, отвечаю без колебаний, отвечаю: «Да!»
Я иду дальше. Я не только говорю, что эта цель достижима, я говорю: она несомненно будет достигнута; можно только отсрочить или приблизить этот момент — вот и все.
Законы, устанавливаемые людьми, не отличаются и не могут отличаться от божественного закона. Но божественный закон предписывает не войну, а мир.