– А что немцы? Немцы, они тифа боятся…
Рита расширила глаза:
– Какого еще тифа??
– Брюшной устроит? Немцы заразы боятся как огня. Вот и полежишь недельку здесь. Доктор может чего и поколет. А то в лесу ночевать не надо бы тебе. Холодно еще. И сыро. Ты, внучка, не бойся. Мы рядом будем.
– Дедушка Кирьян, а может у тебя дома полежать? Фрицы, наверное, ушли уже?
– Фрицы-то ушли. А дома больше нету. Сожгли, ититть их гитлеровскую мать по самое по не хочу…
– Совсем сожгли? – слабым голосом спросила девушка.
– Кхм… Ну, пару бревен оставили. Однако побёг я. Пора.
– Дедушка, не уходи… – схватила его за руку Рита. – Пожалуйста.
Дед неожиданно смутился и резко встал:
– Надоть, девонька, надоть! Шура приглядит за тобой. Да и доктор тут хороший. Валерой кличут.
Он поднялся, накинул на плечо винтовку, поправил кепку и пошел из комнаты. В дверях столкнулся с немолодой, крепкой женщиной в белом халате.
– Шурка! – остановился он. – Ты за внучкой присматривай! Не то… – и погрозил кулаком. А потом вдруг шлепнул ее по крупу.
Та только охнула в ответ:
– Иди-ка откудов пришел, охальник старый! – и замолотила его одной рукой по спине. – Совсем ужо, при девке-то…
Во второй она держала поддон, накрытый марлей.
Дед довольно хихикнул и исчез за дверью.
А санитарка Шура покачала головой и подошла к Рите:
– Сейчас Валерий Владимирович подойдет и кольнет тебя, девочка. А потом ложись спать.
– Все готово? – послышался молодой голос в дверях.
– Ага, ага… – отошла в сторону Шура.
– Ну что, больная? Жалуйтесь! – подошел к постели, хромая на правую ногу, доктор. Чем-то он Рите напомнил Чехова. Хотя вместо пенсне были очки.
Рита пожала плечами. Она, собственно говоря, и не знала – на что жаловаться.
Только лихорадит и температурит. А больше ничего не болит.
– Понятно… Давно такое?
Ритка чуть не ляпнула, что с того момента, как попала сюда. Потом подумала, посчитала и получилось что четыре дня уже.
– Ясно… Скорее всего усталость, стресс и легкая простуда. Однако полежишь тут у меня недельку. Лекарств, правда, у меня нет практически. Димедрола я, конечно, тебе вколю. С анальгином. Из неприкосновенного запаса. Для детишек храню. Но очень уж Кирьян Васильевич за тебя просил. И обещал, что лекарствами поможет. А так уход и покой. Поворачивайся!
– Я стесняюсь… – покраснела Рита.
– Стесняется она… А болеть не стесняешься? Быстро! – прикрикнул на нее доктор Валера.
Рита повернулась к стене лицом…
Укол оказался болючим.
Зато, практически сразу, стены куда-то поплыли и она опять уснула.
Так прошло несколько дней. Погода, наконец, установилась. Солнышко высушивало грязь, травка, как на дрожжах, полезла из земли.
Иногда вечерами, почти ночью, появлялся дед Кирьян. Приносил то освежеванную курицу, то кулек сахара, а как-то расстарался и притащил аптечку Риты. Доктор Валера едва ли не запищал от восторга.
Ритина сумка, кстати, оказалась сокровищем в нищей сельской больнице, где кроме марли, шприцов да йода практически ничего и не было. Вместо спирта для дезинфекции – самогон.
А тут тебе и левомицетин, и мазь Вишневского, и даже экзотический в сорок втором году нафтизин. Ну и прочие медицинские радости от но-шпы до баралгина.
Рите целую лекцию пришлось прочитать доктору, не забывая упомянуть, что это типа ленд-лизовские поставки.
А дед Кирьян намекнул доктору, чтоб он не интересовался, как это в немецком тылу оказалась американская аптечка.
Валера только пожал плечами и аккуратненько запрятал свое сокровище подальше от любопытных глаз. Пожалел только, что все в таблетках.
– Вот, ты дохтур, хоть и образованный, а дурак! – ответил на это Кирьян Васильевич. – Как же в лес- то с ампулами? Ну, как побьются?
– Можно было и запаковать, чтоб не побились. Вот этот… Кеторол. Пока таблетка рассосется, сколько времени пройдет? А инъекция удобней. Раз и готово. Правда, дозу не знаю…
– Радуйся, что хоть это Бог послал. А то все ему не так… Ты скажи, когда девоньку на ноги поставишь?
– Уже. Сегодня отоспится еще. И завтра можете уходить, куда глаза глядят.
– Эх-хе-хе… Пока они у нас никуда не глядят. Так ведь, Ритулька?
Она молча прикрыла глаза. А дед-то прав. Чернышевский вопрос до сих пор висел в воздухе.
– Ладно, завтра решать будем. – Сказал дед…
Только завтра наступило совсем не так.
Сначала было все как обычно.
Пришла тетя Шура и принесла завтрак. Потом доктор Валера поинтересовался состоянием 'больной'.
Состояние было хорошим.
Тётя Шура принялась мыть пол, а Валерий Владимирович куда-то ушел.
А после на улице чего-то загрохотало, заргрохотали пьяным смехом чужие мужские голоса. И заголосили бабы.
Рита подошла к окну и тут же отпрянула.
На центральной площади села, прямо напротив окон больницы, остановился крытый грузовик. Рядом с ним живописно расположился десяток немцев в камуфляже. Кто-то сидел на корточках, кто-то навалился на борт грузовика. Они равнодушно наблюдали, как мужики с белыми повязками на рукавах сгоняли баб и детей на площадь.
Наконец все собрались. Из кабины грузовика вышел к толпе офицер.
Он заложил руки за спину, качнулся на каблуках и что-то заговорил.
Рита не слышала, что он вещал. Но поняла его речь, когда полицаи отделили часть толпы и погнали ее в полуразрушенную, непонятно кем, церковь.
Гансы открыли стрельбу. Короткую. Очередями. Над головами и по земле.
Люди завизжали так, что задрожали стекла.
Немцы у грузовика засмеялись. А офицер зачем-то отряхнул штаны и пошел к своим солдатам. Они лениво приподнялись. Их командир что-то рявкнул и фрицы лениво разбрелись двойками в разные стороны.
А от полицаев отделился человек, прихлебывая по ходу из фляжки, и направился в сторону больницы.
Рита метнулась в кровать и прикрыла глаза.
Накрылась серым шерстяным одеялом и стала ждать. Ожидание было долгим, но быстрым. Секунды неслись, тянувшись.
И вот, наконец, загрохотали сапоги в коридоре. Дверь распахнулась.
На пороге, криво ухмыляясь, стояла женщина.
В грязных сапогах – почти по колено – в ватных штанах, с белой повязкой на руке и немецкой пилотке на голове.
Но женщина.
