– Спирт есть? – шаря глазами по углам, спросила она. – Чего молчишь? Где тут главный в этой богадельне?
Рита перестала притворяться и открыла глаза:
– Не знаю… Доктор куда-то ушел…
– Да? – нетрезво ответила гостья и опять хлебнула из фляжки. – Красивый?
– Не знаю… – растерялась Рита. Уж чего-чего, а этого она не ожидала.
– А спирт у него есть? – гостья, явно пьяная уже давно, сползла по выбеленной стене на вторую пустую кровать у окна.
– Тоже не знаю…
– Ну и хер те во все места… – Равнодушно ответила баба. – Меня Танька зовут. А тебя?
– Рита. – Честно ответила Рита.
– Ага… Рита… Будешь, Рита, шнапсику?
– Нее… Мне нельзя.
– Гонорея что ли? Пройдет. У меня тоже гонорея была. И чего? И ничего. Жива. И немножко здорова. Так что – на. Выпей. За меня и за себя.
Баба протянула девочке фляжку.
Рита осторожно высунула руку из-под одеяла. Взяла флягу. Понюхала. Фляга пахла бардой. Но она, задержав дыхание, все-таки, глотнула.
Едкая и сладковатая жидкость обожгла горло. Нос сразу заложило, а глаза заслезились.
– О-ой… – только и смогла сказать Рита.
А Танька довольно засмеялась.
– Крепкий? Ну, это хорошо. Когда шнапс и мужик – не крепкие, это плохо. Мужик он, что шнапс. Должен тебя брать до самого нутра. Ты с мужиком-то была хоть раз?
– Э-э-э… Ну…
– А я была. И не раз. И сегодня буду. Правда не с тем, с кем хотелось бы… Кого хотелось – я того убила.
– Не понимаю…
– А чего тут понимать? Хотя ты – девка. Ты – поймешь. Я санинструктором была. Когда после боя очнулась – он рядом лежал. Я, говорит, Колька Федчук. А ты, говорит, кто? А я ему – я Таня. А мне так холодно было. А кругом трупами пахнет. Я ему в воротник ткнулась, чтобы запах живой. А он давай меня расстегивать везде. Два месяца мы с ним. Я ему портянки в воронках стирала. Руки красные были. А потом говорит: 'Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети. Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию' Вот все поняла и простила. А 'спасибо за компанию' простить не могу. Выпей! – Протянула она снова фляжку Рите. Какой-то порченый, темный ее взгляд буровил девушку.
Та опять глотнула. Странно, но вторая пошла легче. Танька, чуть расслабив складку между бровей, в ответ махнула фляжкой и глянула под кровать:
– Спирт, интересно, где? … Я долго бродила. Леса, леса… Деревни. Потом меня ЭТИ… – она презрительно кивнула в сторону окна – …нашли. На, говорят, выпей. И стакан в руки. Я выпила. Голова кругом сразу. Они меня выводят. И на, говорят. Пулемет тебе. Стреляй. А я же с детства Анкой- пулеметчицей быть хотела. Вот и стоит кто-то передо мной. А я Кольку вижу. И стреляю по нему, стреляю… Шнапс кончился…
Танька вытрясла в рот остатки из фляжки.
– Еще хочу. До завтра пить можно. Завтра работа. Стрелять буду. Где, твой доктор? Шнапсу хочу!
Она нетрезво встала и пошла к дверям палаты.
Потом обернулась, покачиваясь, и добавила:
– И тебя тоже стрелять буду. Норма у меня – двадцать семь. Двадцать семь. Да… У тебя кофточки есть? Я кофточки люблю. Розовые. И чтобы шелковые.
Рита ошеломленно покачала головой. Не было у нее шелковых розовых кофточек. И вообще кофточек не было.
– Ну и ладно. Лишь бы шнапс был… – сказала Танька и, повернувшись к двери, столкнулась с доктором Валерой. На лице врача наливался под глазом фингал.
– О! Мужик новенький! – обрадовалась Танька, но, покачнувшись, схватилась за дверной косяк и начала сползать вниз.
Валера поморщился и, подтолкнутый стволом в спину, шагнул внутрь. А за ним, ехидно улыбаясь, стоял дед Кирьян.
С той же белой, испачканной чем-то красным, повязкой на левом рукаве.
– Топай, лепила! Лощ ты, а не босяк. Рога цветные носишь. Не дотумкал, что я замастырил? Меня ни один следак расколоть не мог. Куда тебе-то…
– Чё орешь, дед! – пьяно возмутилась Танька.
– Цыц, шмара! Вкатаю в лобешник – враз порченой станешь! Кто такая?
– Я? – удивилась Танька и даже чуток протрезвела. – А ты кто такой?
– Клоун местный! – ответил дед. – Смотри за гавриками. Я сейчас.
И, погрозив кулаком, Валере с Ритой метнулся обратно.
На недоуменный взгляд Риты доктор только пожал плечами и уселся на кровать.
Танька растерянно икнула и развела руками:
– Во как… Сторожить – не моя работа. Моя работа утречком будет. Ты, что ли доктор будешь? – посмотрела она мутным взглядом на Валеру.
Тот кивнул.
– Спирт неси. Быстро!
– Нет спирта. Самогон только. И то немного. – Буркнул тот.
– Давай сколько есть. – Танька-пулеметчица вытащила из кармана маленький пистолетик и ткнула им в сторону доктора.
Тот пожал плечами и вышел из бокса.
– А ничего такой… Симпатичный… – сально ухмыльнулась Танька. – Будешь его?
– В смысле? – Не поняла Рита.
– Если по-доброму не захочет – привяжем к кровати и попользуемся. А?
Ритка скривилась.
– Морду-то не корчи. Не хочешь – не надо. А я попользуюся. Давно мужика нормального не было. Дня четыре уже. Все шибздики какие-то попадаются. А этот, вроде бы, крепенький. Сдюжит и двоих.
Валера вернулся со склянкой. Мрачный как портрет Достоевского. Внутри склянки болталась мутная жидкость, при виде которой Риту начало подташнивать.
– О! – обрадовалась Танька. – А подзакусить чем есть?
– Ни чем нету. Так пей, если хочешь.
– Ты чего так долго ходил-то, лепила с Нижнего Тагила?
С этими словами Танька словно сокровище приняла колбу из рук доктора и жадно приложилась к длинному горлышку, сделав два больших глотка.
– Ууууёё… – Только и смогла она выдавить из себя, потом выпучила глаза, хихикнула и рухнула на пол.
После длинной паузы Рита шепнула:
– Чего это она?
Валера же хмыкнул в ответ. А потом добавил:
– Я твои зеленые таблеточки в самогон ей накрошил. Однако, хорошее обезболивающее у вас делают…
– А ей плохо не будет?
– Надеюсь, что будет очень плохо. – Поморщился Валера. – Я об этой твари слышал. Ничего ей не будет. Проспится. А потом мы с ней посчитаем – сколько она людей на тот свет отправила.
Лицо Валеры на мгновение исказилось. Но он пересилил себя и подошел к Таньке.
– Помоги на кровать забросить.
