Грязно матерюсь и иду дальше.
Через полчаса все заняты своим делом. Кроме меня и Буденного. Мы закуриваем в очередной раз. Кажется, уже раз пятый за эти полчаса – нормально покурить не успеваем. Дождь убивает огонек сигареты. Руки замерзают. Зажав сигарету в кулак, немножко греемся. Заодно согреваем и внутренности из фляжки.
Говорят, что это алкогольное тепло – субъективная штука. Что на самом деле организму холодно. Да пофигу на организм. Главное, чтобы мне теплее было.
В этот момент Степка вдруг подает голос из-за спины:
– Кто бойца поднимать будет?
Мы оглядываемся.
Степка остановился на звуке минака. И пока мы стояли – поднял сначала диск «Дегтяря», а рядом лопатку саперную. А из-под лопатки торчит бедренная кость.
– Я! – орем мы оба с Буденным и бросаемся к костям.
Время останавливается. Исчезает ветер. Замирает дождь. Есть только ты, нож, лопатка и боец. Степка уходит дальше.
Поисковики делятся по предпочтениям на две категории – одни любят ходить и искать. Другие сидеть и копать. Степка, Тимофеич, Вася – первые. Я из вторых.
Буденный копает ноги. Я начинаю с головы.
Раскоп неглубокий. Всего сантиметров тридцать. И парню повезло – он не перепахан тракторами. Почти целый лежит. Как так получилось?
Под ножом скрежет металла.
Каска.
Осторожно достать ее не получается. Заплыла ленинградской тяжелой глиной. Да еще и прогнила. Половина каски отламывается в руках. Вторая еще там, внизу. Эх, блин… Черепа нет. Череп сгнил. На внутренней стороне каски – волосы. Короткие. Черные.
Сажусь рядом с раскопом на пендель – кусок пенопропиленового коврика – он же пеналь, он же поджопник, он же сидушка, он же геморройка. Геморроя не хочется.
Начинаю разбирать землю – полукруглый холмик из-под каски. Землю, бывшую когда-то человеческой головой. Человеком. Мокрые волосы собираю и складываю в пакет к костям. Складываю? Мокрые, они прилипают к ладоням, к одежде. Складываю вместе с землей.
Семьдесят лет прошло…
А они все еще живые, эти волосы. Ни одного седого…
А костей черепа нет. И челюстей тоже. И зубов нет. Каска. Земля. Волосы.
Постепенно протыкиваю землю ножом, спускаясь ниже. Есть ключичка. Ребро. Второе. Тут очень тщательно, очень! Тут медальон может быть. Тут нагрудные карманы…
Пусто. Ничего.
Артем в это время добрался до тазовых костей. Те раздроблены в хлам. Тоже перебирает жирную землю руками, там карманы брючные. Ничего. Подсумок – пустой. Ничего.
Почти сталкиваясь лбами, разрываем землю еще ниже – под бойцом.
Пусто.
Ищем вправо-влево, взрывая землю сначала лопатой, потом ножом. Ничего.
Ноги полностью, кроме стоп. Руки тоже – кроме кистей. Осколки таза. Несколько ребер. Ключица. Волосы.
Потом пакет с бойцом складываем в мой рюкзак. Легкий он – боец.
А прошло аж два часа, оказывается. Рассказывать об этом быстро. Со стороны наблюдать – долго. Работать – в один вздох время летит.
Два часа стояли раком, подставив свои пятые точки под небесную мокрую кручину. Кручину из кручин. И незаметно-то как. Только спина и штаны все-таки промокли.
Глоток водки за помин души. Плеснули маленько на раскоп. Второй для сугреву. Закуриваем.
– Наши-то где? – когда говорю, идет пар изо рта.
Буденный кивает мне – слепошарому в залитых дождем очках. Наши устраиваются на привал у мусорного отвала.
Мусорный отвал – это кучи земли, столканной зачем-то бульдозерами. Метра по четыре высотой – курганы на поле. За одним из них мужики и устраиваются, укрываясь от ветра. Оказывается, пока мы бойца поднимали – Заяц прискакал.
Заяц – в смысле, поисковик наш. Он наш штатный портной. Учится на модельера. Надеюсь, отучится и станет нормальным модельером, а не как эти… «звезды в шоке…». Он обшивает нас всех – кому камуфляж подогнать, кому разгрузку сшить. Ездит он с батей – с Петровичем. А зовут… От тыж блин! А я не помню, как Зайца зовут! Заяц и Заяц. Ну, пусть так и остается – Зайцем.
– Заяц! Ты чего к взрослым дядям пришел?
По лицу стекает дождь.
– Нельзя, что ли?
– Нельзя, – солидно встревает Степан. – Без водки тут никак нельзя. А ты водки принес?
– А я не пью! – отвечает Заяц.
– Кого ипет чужое горе? Мы-то пьем!
– Ну… Вы б сказали, я б принес… – Заяц еще маленький. Он еще не улавливает тонкую разницу между мужским грубым юмором и мужской грубой злостью. А еще не понимает то, что если мужики в поле под дождем, то водки им все равно не хватит.
– Значит, для того чтобы согреться, мы тебя сейчас женщиной сделаем… – подмигивает Женька Юдинцев Зайцу.
Мне остается метров пять до разлегшихся на земле мужиков. Скоро мы все будем мучиться спинами, коленями и прочими суставами. Но это будет после Вахты. На Вахте болеть некогда.
Делаю еще шаг и вдруг вижу под ногой что-то белое.
Кость.
Берцовая.
Человеческая. Белая-белая.
– Тем, положи в рюкзак, – останавливаюсь я.
– Ага…
Он засовывает кость в пакет с бойцом, торчащий из моего рюкзачишки.
А потом и мы устраиваемся на привал.
– Подняли?
– Подняли.
– Медальон?
– Пусто.
– Тогда водку доставай.
Я достаю фляжку, пустую уже наполовину.
Она и так-то маленькая – двести пятьдесят. Оказывается, взяли все – тушенку, хлеб, лук, сало. А водку забыли в лагере. Васька и Степка притащили свое, конечно. Но мало. Всего пол-литра.
– Дед, у тебя же всегда водка есть! – возмущается Еж.
– А это что? – возмущаюсь я.
– Мало! – рев брутальных мужиков гаснет в дожде.
Надо отправлять гонца в лагерь. Идти никому неохота.
А чуть позже выясняется, что до магазина ближе.
Складываемся по сотне. Рублей, конечно.
Где сей магазин находится – знаем теоретически мы и практически – Васька со Степкой. Но их посылать нельзя – у них аппаратура. Пока гонцы бегают – мы часик еще тут походим.
Посылаем Юриных пэтэушников. На тех смотреть жалко – мокрые, соплястые.
Васька объясняет им, как дойти. Те – тупят. «Ак чо, мы это, того…»
– А им и не продадут. Двадцати одного нету. Нету?
