сострадания.
— А музыка, голубка, больше не звучит в тебе.
Надя застыла с блюдцем в руках.
— Ты о чем это? Что, музыка покинула меня?
Краска схлынула с лица девушки. Близкие знали, как важна для нее музыка, и не только для нее — для всей семьи.
— Господи! Моя музыка!
— Да, да, твоя музыка, — София тщательно вытерла полотенцем и чашку и блюдце, взяв их из трясущихся рук Нади.
— Но она вернется ко мне? — с отчаянием и надеждой спросила Надя.
— Я не разглядела.
— Скажи, София, когда это произойдет?
— Я не заметила.
— Это он отнимет у меня музыку?
София пожала плечами и бережно уложила чашку с блюдцем в оклеенную изнутри бархатом сандаловую коробочку, которая также перешла ей по наследству от прабабки. То, что София заколебалась с ответом, могло означать: не знаю.
— А видела ли мама это в своем вещем сне?
Надина мать, Оленка, и три Надины тетки были так близки между собой, словно родились от одной матери. Четыре брата Кондратовичи прислушивались к ним больше, чем к своим женам. Оленка всегда рассказывала Софии без утайки обо всем, что ей снилось пророческого.
— И она не видела. Все происходило, по ее словам, будто в тумане.
— И поэтому она поручила тебе сообщить мне об этом? Все боятся, что я не выдержу и мы потеряем ранчо, — сказала Надя, подойдя к двери, ведущей на кухню.
Она остановилась и выглянула наружу. Дядя Юрик и Рупа продолжали начатый два дня назад ремонт забора. Задача была не из легких. Хорошего материала не хватало, и надо было как-то изворачиваться.
— Никто не думает, что ты обманешь наши надежды, — сказала София, став рядом с племянницей и наблюдая за своим мужем Рупой, прибивавшим доску к забору. — Ранчо — дом для всех нас. Все мы будем работать и работать, чтобы достойно жить. Ты, дитя мое, уже сделала для семьи больше, чем было в твоих силах.
Надя невольно покраснела. В свои двадцать восемь она была только на пять лет моложе Софии.
— Я уже давно не ребенок, София. Когда ты это осознаешь?
— Когда у тебя появится собственное дитя и ты вскормишь его грудью. Вот тогда ты станешь полноценной женщиной, — парировала София. — Если тебя так заботит твоя музыка, я позову Елену. Она погадает тебе по руке.
— Если бы я нуждалась в ее помощи, то сама отправилась бы к ней, — холодно ответила Надя. — Елене всего девятнадцать, а ты считаешь ее опытней меня? И потом почему я для тебя еще девчонка, а моя сестра уже может мне что-то советовать?
— Потому, что ты слишком любишь спорить, — раздражаясь, проговорила София. — У твоей сестры особый дар. Гадая по руке, она способна ответить на очень сложные вопросы.
— Ладно, не возражаю, — миролюбиво сказала Надя.
Искусство Елены читать судьбу по линиям руки было хорошо известно всем Кондратовичам, но оно же вызывало страх. Надя верила, что ее берегут звезды, и не пыталась выяснить будущее у гадалок. Ее единственной страстью была музыка, а самым ценным сокровищем — мелодии, звучавшие в голове.
— Потерять музыку, потерять голос означает для меня смерть, — грустно произнесла Надя.
В ответ София невнятно забормотала молитву и вытащила крестик, висевший у нее на шее.
— Чушь! Не говори ерунды.
— Так кто же начинает спорить?! — взорвалась Надя.
София открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг с дороги донесся шум приближающегося автомобиля. В сверкающей красной машине женщины разглядели Оуэна. Когда роскошный «Мустанг» остановился у крыльца, София пробормотала:
— Он с подарком.
— Слава Богу, что это не шериф, — сказала Надя.
Противоречивые чувства овладели девушкой. Она и радовалась тому, что у ее дома снова появился Оуэн, и боялась, как бы он не привез с собой шерифа, а с ним и ордер на арест родственников. Прошло лишь два дня с того момента, когда отец с братьями напугали этого джентльмена виселицей.
Заметив, что Оуэн извлекает из машины огромного игрушечного ослика, София улыбнулась.
— Посмотри, чаинки не солгали.
Она открыла дверь и вышла на крыльцо. Оуэн, согнувшись под тяжестью игрушки, направлялся к дому. Заказывая пинату в магазине Шарлотты, он попросил, чтобы ее наполнили до отказа конфетами и другими сюрпризами. Оуэн хотел, чтобы семейство Кондратовичей собственными глазами увидело настоящую пинату. За подобную щедрость он мог заработать грыжу — вес был поистине велик.
Надя подавила в себе желание броситься наверх, в спальню, чтобы сменить платье и причесаться. В это утро она, как обычно, выезжала Эни и не успела переодеть потертые джинсы и выцветшую блузку. К тому же волосы на ветру растрепались. Устроившись за занавеской, она наблюдала, с какими усилиями тащил он разукрашенную пинату. Она понятия не имела, как Оуэн провел этот день, но, похоже, он не сидел за рабочим столом и не водил карандашом по бумаге.
Оуэн осторожно поставил на крыльцо гигантского ослика и глубоко вздохнул. Казалось, игрушка сделана не из легкого материала, а вылита из металла. Детям ее наверняка не открыть без бейсбольной биты. Оуэн вежливо улыбнулся женщине, стоящей на крыльце, и кивнул головой в сторону ослика.
— Мадам…
Но его отвлекла заколыхавшаяся занавеска. За легкой тканью угадывался знакомый силуэт. Волнующий образ преследовал Оуэна вот уже две ночи. Эта маленькая цыганочка заставила его переживать и волноваться.
— Ты выйдешь, Надя, или я должен втащить пинату в кухню? — Неожиданно он широко, по- мальчишески, улыбнулся. — Хочу предупредить, когда ребятишки ее раскроют, наружу вывалится черт знает что.
Надя откинула занавеску, вышла на залитое солнцем крыльцо и сразу же склонилась над ярко раскрашенным осликом.
— А что если ты его раскроешь сам?
— Нет, это должны сделать они. Там внутри конфеты, какие-то подарки и разная мелочь. Дети будут в восторге.
— Тогда как же его открыть?
— Сначала ты выберешь самого маленького, дашь палку, завяжешь глаза платком, несколько раз покрутишь его, чтобы чуть-чуть закружилась голова, а потом скомандуешь треснуть по ослику.
Оуэн похлопал игрушку по оклеенной цветными бумажками шее.
— А если у него не получится?
— Тогда выберешь следующего кандидата — постарше и посильнее. И так до тех пор, пока ослик не развалится.
— А это обязательно произойдет? — спросила Надя, прикусив губу.
— В этом-то вся и штука. Ведь он сооружен из бумаги и клея. Когда все содержимое ослика вывалится на землю, его останется только поджарить, — улыбнулся Оуэн.
— На завтрак? — наивно спросила София.
— Нет, что вы. Поджарить — значит превратить в кучу пепла.
Надя удивленно взглянула на Оуэна.
— Зачем же превращать в пепел такую прекрасную игрушку?
Она погладила ослика по спине и тоже улыбнулась. К ее руке прилипли кусочки красной, голубой, желтой и фиолетовой бумаги. Оуэн пожал плечами.
— Это же веселая игра с сюрпризом.
