предвиделось — он уже прошел ночью. И в схватку с бронепсами вступили другие люди. Но сидящие в машине слишком хорошо представляли, каково было тем, кто стал на пути зверей с их беспощадными стальными глазами и клыками.
Мысли Петра Ивановича пошли дальше, к ночи сегодняшней. Он понимал: этот прорыв — не последний. Бронесобаки учтут свои неудачи, придумают что-то другое, пооригинальней. Им надо прорываться, иначе — голодная смерть по милости людей. Инстинкт самосохранения толкает их на подобные действия. Тихонов вздохнул и незаметно для себя подумал вслух:
— Чтоб собаки больше не прорывались, их надо кормить.
— Ты серьезно? — поразился сидевший рядом Наливайко, услышав фразу охотника. — Побить их всех и дело с концом! Пользы от этих шавок никакой.
Тихонов недоумевающе посмотрел на него, потом усмехнулся:
— Много же человечество за свою историю «бесполезных» животных поуничтожало! Теперь орды археологов бродят, кости собирают.
— То случай особый, — отмахнулся Семен. — Если уж так надо — выловить десятка три для научных целей. А свалку бульдозером заровнять, чтобы больше там никакие твари не появлялись.
— О чем спор? — Сидевший впереди Смирнов обернулся.
— Я говорю: собаки голодные, — пояснил Петр Иванович. — Они снова пойдут на прорыв, если их не накормить.
— Ничего, патронов хватит, — отмахнулся Смирнов. — А вот насчет кормить… Чем и как? Не стада же туда пригонять!
— Как чем? — удивился Тихонов. — Тем же, чем они питались и раньше. Надо просто возобновить доставку на свалку мусора, а уж они сами себе выберут съестное. Ограда и охрана пусть остаются, зато у собак исчезнет потребность в прорыве. Они успокоятся, и их можно будет изучать поближе.
Смирнов задумался, потом с уважением посмотрел на Тихонова:
— Я всегда считал, что у тебя, Иваныч, голова варит. Толковая мысль. Надо поговорить с кем следует. Кстати, в этом случае и отстрел будет легче вести, если их чересчур много станет.
— Разумеется! — обрадовался Петр Иванович. — А там, глядишь, и на контакт можно пойти.
— Ну, тут ты уж загнул, — возразил Павел Николаевич. — Бронесобак природа создала в противовес нам, людям. И кто знает, какие монстры могут еще появиться.
Петр Иванович промолчал. Без толку спорить! Они сошлись в главном: собак надо сохранить. А насчет противовеса… Кто сказал, что природа все создает только в помощь или в противовес людям? Мы не пуп вселенной, мы лишь ее частичка.
На ферме в самом разгаре были погребальные работы. Два бульдозера и два экскаватора рыли две ямы. Одну для убитых собак, другую для коров. Тела трех погибших людей — сторожа, одного из деревенских и солдата, отвезли в город, в морг. Раненых — двенадцать человек — отправили в больницу.
Федорчук, председатель сельсовета, был здесь. Узнав приехавших охотников, он хмуро поздоровался, сделал охватывающий жест рукой: видели, что наделали?
Разбитые в щепки, снятые с петель ворота обоих коровников валялись на земле. Их спешно чинили плотники и слесаря. Если в первом коровнике, который защищал дед Ефим, погибло лишь четыре буренки, то во втором больше десятка. Разъяренные собаки спешили не просто насытиться, но и крушили, рвали все, что попадалось под клыки.
Теперь окровавленные, изуродованные туши животных лежали около ямы. Багровые пятна крови расползлись по серо-белому, истоптанному множеством ног, снегу. Еще более гнетущее впечатление на Петра Ивановича произвела солидная куча собачьих тел, сложенная около второй ямы. Их там было не меньше сотни. Перехватив удивленно-осуждающий взгляд охотника, Федорчук пояснил:
— Сюда сволокли почти всех собак, прорвавшихся через пролом и убитых в разных местах.
— Много? — спросил Смирнов.
— Сто тридцать две штуки! — с гордостью сообщил председатель сельсовета. — Хороший урок получили. Теперь больше не сунутся.
— А вы сами-то кого-нибудь подстрелили? — поинтересовался Наливайко.
— А как же! Штук пять — точно!
И Федорчук принялся рассказывать, как все происходило.
Петр Иванович не стал слушать. Поглядел на тела погибших собак, но близко не подошел. Повернулся и не спеша зашагал вдоль собачьих следов к свалке. Спутники, увлеченные рассказом Федорчука, этого не заметили.
Тихонов и сам бы сейчас не объяснил, куда и зачем идет. А какая-то сила вела его по следам ночной трагедии, заставляла вглядываться в причудливое переплетение собачьих и машинных следов, ярко и образно представлять себе, что происходило несколько часов назад.
Вот четкие, прямые строчки бега и прыжков. Это первая волна бронесобак мчалась к намеченной цели. Вот широкие дорожки с крупными рубцами — следы бронетранспортеров. Вот лихорадочное метанье собачьих отпечатков. То там, то тут оно обрывалось и заканчивалось буро-зелеными пятнами крови. Вокруг таких пятен — человеческие следы, отпечатки протекторов машины, куда грузили собачьи трупы.
Петр Иванович резко остановился: в калейдоскопе следов он заметил странное переплетение больших и маленьких отпечатков. Словно тут бежало животное с лапами разной величины. Самка с детенышем! Он, не раздумывая, двинулся по этому следу. Судя по всему, самка, увидев бронетранспортеры издали, успела шмыгнуть в темноту, и сейчас след вел круто в сторону от места побоища. Внезапно истоптанный снег кончился, начался участок чернозема, прихваченного морозом. Петр Иванович напряг все свое внимание и с трудом нашел еле заметные отпечатки лап. След снова вывел на полосу чистого снега, потом опять пропал на полосе чернозема. Но охотник теперь не выпускал его из виду.
Похоже, пуля все же достала самку: на снегу цепочка бурых пятен. Ясно, собака где-то недалеко. Но, поглощенный следом, ружье с плеча Тихонов не снимал. Он просто не думал о том, что эта бронесобака сейчас может лежать в какой-нибудь лощине и собирать силы для последнего, но неотвратимого прыжка.
Да, самка была готова к этому прыжку. Готова была хоть немного отомстить двуногим за свою рану. Но и эти остатки сил отнимал голодный щенок, яростно сосавший пустые соски, пытаясь выдавить из них еще хоть каплю молока.
Пуля пробила ее тело насквозь, и через рану постепенно ушла вместе с кровью и жизненная сила. Но собака не отгоняла щенка: на это тоже нужны усилия, а их оставалось все меньше и меньше. Собака не успела сделать то, к чему так готовилась. Когда послышался скрип быстрых шагов и на фоне серого утреннего неба появилась темная, высокая фигура человека, она уже была мертва. Смерть опередила месть.
Щенок еще не успел заметить гибели матери и продолжал сдавливать остывающие соски. Он почувствовал неладное, но голод был сильнее. Поэтому и появление человека прошло мимо его внимания. Зато охотник, увидев неподвижное тело, залегшее в готовности к прыжку, широко раскрытые, полные ненависти глаза, резко остановился, скинул с плеча ружье. Но тут же опустил ствол вниз, сообразив, что собака уже никогда не сможет прыгнуть. А еще он увидел серо-коричневого, с белой полоской на голове щенка, сосавшего мертвую мать. Случай был настолько удобный, что на раздумье просто не оставалось времени.
Охотник быстро вытащил холщовую сумку из кармана куртки, осторожно шагнул к щенку. Тот, наконец, почувствовал постороннего. Перестал сосать, повернул в его сторону голову. Оскалил небольшие, тоже уже отливающие сталью зубы, зарычал. Но что-то темное упало на него сверху, рвануло, перевернуло, подняло куда-то в тряскую высь. Потеряв полную ориентировку, перепуганный щенок заскулил, затих.
Охотник шел быстро, не оглядываясь по сторонам. Он направлялся не в сторону деревни или свалки, а к трассе. Туда, где гудели машины и можно было остановить попутку или автобус до города. Он спешил: встреча с кем-либо из людей сейчас в его планы не входила.
Щенок начал шевелиться, повизгивать, толкать носом в спину охотника. Тот успокивающе произнес:
