мужа, не может оставить, как вопит беленькая Иля, повиснув на своем Кариславе. Нет, не говорит и не скажет. Не хочу уходить — и все тут.
Карислав силой оторвал от себя жену, Сувор потащил свою биарминку Бэву на руках. Уже все собрались, вытянулись из городка. Одна Заренка не идет.
Одинец нашел слово, но смелости сказать его в полную силу не собрал:
— Коль любишь… детей и мужа, уходи.
Заренка не сказала, что не любит мужа. Спросила:
— Почему же мне уходить? Что же я, уйти не сумею и не успею, коли нурманны вас потеснят?
Одинец никогда не умел много говорить, его речь была трудной и малословной. И перед Заренкой он впервые нашел в себе силу слов.
— Слышишь? — Он махнул рукой, будто охватил все собравшееся в Усть-Двинце смятенное людство. — Народ гудит, в нем тоска, тревога, колебание. Сколько их ныне сбежалось — меня ждут, на меня смотрят. Я им нужен, для них я. Ныне мне надобно иметь свободное сердце. Ты в моем сердце… Коль видеть тебя буду, коль буду. знать, что здесь ты, — не о людстве, о тебе буду думать. Ты уйдешь и мне вернешь покой.
Необычно, непривычно опустились Заренкины глаза. Что спрятала в них гордая женщина? Она обняла мужа:
— Прощай…
Сделала шаг и обернулась:
— Страшно. Обещай, что себя сбережешь. Обещаешь?
— Буду беречь.
И ушла… Сказала бы: не из-за Иворушки, чтобы не быть ему сиротой-безотцовщиной и горемычным вдовьим сыном, — сама за тебя пошла. Сказала б — любый мой. Нет. Забыла, что ли, сказать?
Любый! Экое слово чудесно-волшебное! Иные уста его легко произносят. От других же — не добьешься.
2
В священных латах из китового зуба, густо нашитого на кафтаны из кожи моржа, в шлемах из рыбьих черепов в Усть-Двинец прибыли биарминовские колдуны-кудесники, хранители тайного дома Йомалы.
Ветхий старец-вещун, друг первого ватажного старшины Доброги, уже несколько лет как отошел к Йомале. Там он, вместе с Доброгой, заботится о живых биарминах, поморянах и детях двух слившихся племен. Да живут в вечной дружбе Земля, Небо и Вода! Ныне другой правил старшинство над кудесниками — хранителями Йомалы. В тайном святилище богини Воды он разил злых пришельцев страшными заклятьями и вместе со стариками-кудесниками просил у Йомалы и у своих предшественников помочь биарминам и железным людям. А всем младшим кудесникам он приказал сражаться вместе с народом земным оружием. И прислал с ними рогатину, которой когда-то новгородец Одинец железный человек, первым поразил злую касатку.
Нурманны как ждали прихода кудесников. Одна, другая, третья замерещились лодьи на дальнем взморье. Скоро и четвертая поднялась из-за моря. С сивера тянул ветерок. Море дышало и гнало в устья приливной вал. С ним плыли нурманны.
Не торопились. Нарастали медленно, подобно приливу.
Время идет, идет. Люди различали, как петляли две передние лодьи, длинные, длиннее самых больших китов узкие, низкие. Ищут дорогу.
Оттуда, от нурманнов, Усть-Двинец еще не виден. Еще далеки нурманны, лодьи кажутся малыми. Тяжко ждать. Уж шли бы скорее, все одно!
Нурманны шли осторожно. То над одной, то над другой лодьей блистал пучок лучей. Солнышко, разглядывая лодьи, отскакивало от железа, предупреждало — идут с худым.
Приближаются. Нурманны плыли верно, они нащупали стрежень большого протока, где надежно идти и в отливную, не только в приливную волну.
Черные лодьи увеличивались. Скоро они встанут на такое место, откуда будет виден Усть- Двинец.
Заметили! С низкой передней лодьи подали знаки руками, на других повторяли те же знаки. Нурманны переговаривались и сговаривались. О чем?
Чтобы понять, Одинцу не нужно было лететь птицей или ползти ужом и подслушивать переговоры нурманнов. Они войдут в реку и ударят на Усть-Двинец. Они все узнали от несчастного Расту и, если сумели еще кого-либо поймать на берегу, проверили слова замученного кузнеца-биармина. Нечего им шарить по Двине, они нацеливаются на городок, чтобы принять покорность народа и взять первую дань. Не будет им ни покорности, ни дани!
А лодьи сильные и, видно, могут бежать могучим бегом. Если колмогоряне на них наткнутся, то зря погибнут. Одинец велел Вечерке погнать вверх еще двух гонцов предупредить колмогорян, плыли бы те бережно и, завидя нурманнские лодьи, тут же бросали свои расшивы и шли к Усть-Двинцу пеши.
Нурманны уже проходили устье. Одинец поторопил Карислава на берег против острова. На острове нурманнов ждала засада, и Кариславу было поручено поддержать засадных стрелками с материкового берега.
Перед Усть-Двинцом, у пристани, Одинец поставил двадцать поморян и около сотни биарминов. Со всем остальным народом старшина скрылся в городке выжидать время для удара на высадившихся нурманнов.
…А женщины и детишки уж далеко, прошло четыре дня с ухода любимых. Что ни случись, нурманнам их не догнать, не разыскать. На сердце — свободно.
3
От острова до материкового берега было шагов шестьсот, на полный полет стрелы. В засаде сидел Отеня за старшего, четыре поморянина и пятнадцать биарминов. Они должны были выждать и бить нурманнов вблизи, но не теряться и зря не класть головы. С другой стороны острова на берегу узкой протоки ждала расшива.
Отеня никак не мог дождаться, когда же передовая низкая лодья с позолоченной акульей головой на носу поравняется с островом. Отеня соображал, что нурманны сразу не пойдут всеми лодьями. Они будут шнырять в устье на низких лодьях, чтобы не посадить большие на мель. Тут-то и найдется дело для лучников.
Нурманнская лодья медленно гребла по большой протоке между островом и материком, а расшива засадников ждала на другой стороне острова. Лучшего не попросишь!
Засада таилась над самой водой. Отеня знал, что и на том берегу ждут свои. Нурманнов поколят стрелами с обоих бортов, и они смешаются.
Отеня щелкнул соловьем. Первое заливистое колено звучной птичьей песни раскатилось по тихой воде. С того берега каркнул Карислав. Соловей затюкал вторым коленом, ворон захрипел в ответ.
— Вот мы им сейчас!.. — шепнул себе Отеня погладив опаленную при поджоге собственного двора рыжую бороду. — Как раз среди протока тянут. Эк медленно гребут!
Отеня различал головы гребцов в рогатых и в простых, гладких шлемах. На носу лодьи с опущенным к ноге длинным щитом стоял среднего роста крепкий нурманн в красных медных латах. На груди его доспеха был нарисован черный ворон. Ноги нурманна закрывали набедренники и поножи, правую руку
