походили друг на друга крепенькими фигурами, огрубелыми широкими ладошками и покорными выражениями простых лиц. Видно, утомили Эдвина интеллектуалки, захотелось посконного, от сохи. Из-за сытой жизни, нежданно свалившейся на их глупые головы, бабенки пухли как на дрожжах, расплываясь в тесто, — потому, видно, и приходилось их часто менять. Наверно, Эдвин даже рад был поводу обновить прислугу, хотя особого различия в горничных я не замечал, разве что с каждым разом они делались моложе. (Нынешняя и вовсе едва проклюнулась из подростков.) А с уборкой справлялись, по-моему, все хуже.
Широким жестом Эдвин пригласил меня в комнату, а сам направился к обеденному столу. Теперь он не ходил, но вышагивал — то ли из-за чрезмерного веса, то ли от важности. Па стенах тут по-прежнему плотно висели книжные полки вперемежку с дареными картинами, а все пространство заставлено старой мебелью — по нынешним временам почти антиквариат.
Следом за хозяином я прошел в гостиную и водрузил на стол увесистый пакет. Затем опустился в кресло, наблюдая, как суетится над пакетом горничная, раскладывая яства по тарелкам, и с какой нежностью поглядывает на них Эдвин, известный чревоугодник. Венчали натюрморт две бутылки из моего погребка — в винах хозяин тоже понимал толк. Он и сейчас мог обскакать меня в цитировании блюд и рецептов, хотя черпал сведения отнюдь не из Океана.
— Давненько, давненько ты не заглядывал! — приговаривал Эдвин, одной рукой пошлепывая горничную по оттопыренному заду, чтобы не канителилась, а в другой уже приготовив бокал. Он походил сейчас на сибаритствующего Алексея Толстого с известного портрета, правда, с усами вразлет. — Совсем одичал в своем отшельничестве.
Я и впрямь отсутствовал долго, но в комнате мало что изменилось. Как и прежде, Эдвин не жаловал ни музыки, ни телевизора, несмотря на нынешнюю службу. А посуду тут мыли так же плохо — вот уж чего не люблю! И почему Эдвин не обзаведется посудомойкой? Имею в виду автомат.
— Ладно, отправляйся, — велел Эдвин горничной. — Не то пропустишь свой сериал. Мы уж здесь сами!..
И снисходительно улыбнулся: дескать, простим ближнему слабости. Может, он и в Собор пробрался затем, чтобы обрести подходящий фон?
— Итак, — произнес Эдвин, когда за женщиной закрылась дверь, и снова поднял бокал, уже наполненный, — за что пьем?
— За что хочешь. — Из приличия я пригубил свой. — Лично я пришел за ответами.
Расспрашивать про домик на набережной я не собирался, и даже «лупить по площадям» вряд ли стоило. Эдвин достаточно умен, чтобы догадаться.
— Хотя бы притворился, что рад видеть! — похмекал он.
— Зачем? Ты знаешь, что я знаю… К чему эти игры?
— Ну-у… приходится ведь носить маски.
— У меня в запасе лишь одна — непроницаемая. Устроит?
— Бог с ним, обойдемся! В конце концов, даже общение с умным врагом приносит удовольствие. Но ведь ты мне не враг? — прибавил Эдвин с надеждой.
Я кивнул, соглашаясь скорее с тезисом насчет «умного врага». Впрочем, я действительно ни с кем не враждую — пока не нападут.
— Значит, угощение как бы плата? — спросил хозяин, озирая манящие блюда уже с сомнением. Его нацеленная вилка застыла в воздухе, словно раздумывая, в какую сторону двинуться.
— За визит. Понравятся ответы — подброшу еще что-нибудь соразмерное.
— Уже легче, — выдохнул он, и вилка спикировала на цель. — Ты ведь не станешь покупать меня, как должностное лицо?
— Как должностное ты и этого не стоишь, — кивнул я на блюда. — И само лицо у тебя неважнецкое, уж извини. Остается надеяться, что хоть мозги не заплыли, иначе напрасно я пришел.
Наверно, я сгущал краски. Но с последней нашей встречи Эдвин набрал не меньше полупуда, а ведь излишков хватало и раньше. Правда, усы тоже сделались пышней, будто он равнялся на казачков. Кстати, их Эдвин и представлял в Соборе, хотя сам был иных кровей. Что не мешало ему время от времени наряжаться, как на маскарад, благо здешние атаманы уже произвели своего трибуна в полковники. И лихо ж он гляделся с шашкой на боку и с перетянутым портупеей пузом! При том, что в домашнем облачении — вылитый турецкий паша. С ма-аленьким таким гаремчиком.
— И часто пользуешь ее? — спросил я, кивая на дверь.
— Ну, надо же сбрасывать напряг!
— Зачем сбрасывать? — возразил я. — Почему не направить на благое дело? Учись у йогов.
— А ты что, — с любопытством спросил Эдвин, — действительно не спишь со своей домоуправительницей?
— С Дворецким, — фыркнул я. — Тебе-то какая разница?
— Так ни разу и не ублажил бедняжечку? — не поверил он. — Разгуливает, понимаешь, в чем мать!..
По-моему, Эдвин даже подмигнул мне. Надо ж, и этот в курсе. Будто не на отшибе живу, а в самом центре, за прозрачными стенами. И что Инесса так волнует здешних самцов: потому лишь, что ходит нагишом? «Основной инстинкт», ну конечно. Лишь заметил голую тетку, надо набрасываться, пока не опередили. Каждый метит территорию, как умеет. Кобели лапу задирают, котяры — хвост. А мужики, как водится…
— Ее право, — сказал я. — Лишь бы с хозяйством справлялась. Или, по-твоему, обязательно совмещать?
— А разве это не разумно? — возгласил он. — Большинство для того и заводит жен: уборка, готовка, постель. Так не проще ль и не дешевле сии услуги купить, благо рабочей силы переизбыток?
— Уж это мне большинство, — не пропустил я. — Скажи еще: «народ»!.. Вот к этому ты и пришел после долгих лет, да? А как же высокие чувства?
— Они годятся для стишат, песенок. Жизнь — это проза, мой друг. И не следует путать ее с иллюзиями, создаваемыми для приукрашательства… к слову сказать, мною тоже.
— А что, с твоими надомницами впрямь сводится к физиологии? Или все же мотают нервы?
— Кабы не эти заразы, — признался Эдвин, — сколько бы я натворил!
— А ты твори, — посоветовал я. — В полную силу. Тогда станет не до них. Сублимация, понимаешь!
Но предложение не вызвало у него энтузиазма.
— Слаб, слаб человек, — вздыхая, посетовал он.
— Это ты слаб, — возразил я. — Нечего обобщать.
— Но разве ты чужд соблазнам?
— Прежде всего, я чужд дурным примерам. А вот тебя увлечь за стадом — пара пустяков.
— Слава богу, — со скромной гордостью поведал Эдвин, — в таких делах я не среди отстающих. Селянки на меня не в претензии, насколько знаю.
— Скажи еще пастушки — съязвил я. — И это тебя поставили растлителей из храма изгонять!
— Мой милый, что дозволено Юпитеру…
— Ну какой из тебя Юпитер? — хмыкнул я. — Тебе и до быка далеко. Нормальный боров, отъевшийся, возомнивший о себе.
— Ну, ты строг, — благодушно улыбнулся хозяин. — Прямо цербер! Скоро кусаться начнешь.
— Хватит зоологии!
— Что ж, перейдем к делу, — вздохнул он.
— А дело в следующем. На ваши тараканьи бега я до сих пор поплевывал с колокольни, но теперь потребовалось разобраться. А ты в этом котле варишься долго, наблюдаешь изнутри…
— Все-таки ты пришел за секретами.
— Засунь их себе в задницу, — предложил я. — Для сохранности. О чем вы талдычите на закрытых сборищах, меня не колышет. А вот что ты сам думаешь о ситуации?
Эдвин потупил глаза, сделав вид, что увлечен едой. Он был вовсе не глуп, но ограничен — старыми комплексами, нынешним бессилием. И по его классификации я относился скорее к бандитам, нежели к торгашам. А бандитам лучше не перечить, по крайней мере наедине. Зато с экрана Эдвин
