перетягивая на себя драное одеяло, — хотя были в меньшинстве. Дисциплинка-то у них лучше, чем у славян, почтение к старшим в крови. Кстати, и самой крови боятся меньше, если доходит дело. Наводили свои порядки, учили жить остальных, ходили гордые, самобытные. Собственно, тогда и случилось это обособление — сами постарались. Потом пошла ответная волна, разгоняемая «нашистами» и казаками, поддержанная федералами. И уж тут муселам припомнили все, от вытеснения иноверцев из всех структур до языковых комиссий, и вымели на свежий воздух, в горы и долы. Свинство, конечно, обоюдное, но у славян имелось оправдание: не первые начали. Впрочем, оправдываться умели обе стороны, и многое зависело тут от глубины раскопок.
Притормозив у вокзальных часов, я действительно увидал рядом парня, угрюмого, кряжистого и неожиданно рыжего, с конопушками. На парик его лохмы не походили — скорее покрасил, а заодно наложил грим. Смотрелось это убедительно, хотя странно — в сочетании с чертами типичного мусела.
Подойдя к машине, парень молча приложил к стеклу широкую ладонь, на коей было начертано: «От Амира». Дождавшись кивка, уселся рядом, выложил под ветровое стекло кулак, по самые костяшки заросший черным волосом, и нацелил указательный палец, показывая направление. Вступать со мной в разговоры он не собирался — явно из непримиримых.
— Ты, случаем, не метис? — полюбопытствовал я. — Хотя бы перчатки надел, конспиратор!
Конечно, он не ответил, отгородившись от меня словно каменной стеной. Продолжая испытывать ее на прочность то так, то эдак, я следовал указаниям корявого пальца, пока не очутился в темном подвале, едва втиснув «болид» меж угловатыми бронеходами, очень любимыми муселами. Тотчас мой гид выскочил вон, будто не желал находиться со мной и лишней секунды, а затормозил лишь наверху лестницы, дожидаясь, пока соизволю его догнать. Забавный типчик — эдакий толстолобик. Где их натаскивают, хотел бы знать. И много ли таких у Амира?
Сам главарь встречал меня в большой комнате, увешанной и устланной богатыми коврами. Как и положено горцу, был он здоровенный, смуглый, горбоносый. Хотя пушистые усы и длинные баки делали его похожим скорее на персонаж индийской фрески. Вдобавок он полулежал на роскошном диване, облачась в парчовый халат. Еще б тюрбан на голову да пышнотелую красотку под бок.
— Садись, да? — Амир указал на приземистое кресло, смахивающее на огромную подушку странной формы. — Угощаться будешь?
Он кивнул на низкий столик с резными ножками, где уже выставили угощение — в лучших традициях Востока, но совсем не по моему вкусу.
— Или плов хочешь? — прибавил горец.
— И чтоб ты руками меня кормил? — фыркнул я. — Давай уж сразу к делу.
— Ну давай, — не стал спорить Амир. — Что у тебя с Аскольдом?
— Любовь, — буркнул я. — Конкретней нельзя?
— Ты в их команде?
— С чего взял? Работаю по его заказу — все. Надоело повторять: я сам по себе. А эти команды, сословия, нации, расы, лагеря… Да гори они огнем!
— А с Грабарем?
— То же самое, — ответил я, хотя Амира это совершенно не касалось.
— А с Носачом? — продолжал он допрос.
— С этим дел не имею, — хмыкнул. — Разве с его женой. Куда клонишь-то?
— А с Калидой?
— Спятил? Он мне и с деньгами не нужен!.. Скажи толком: об чем речь?
— Кто-то наехал на меня, — сообщил Амир. — Надо выяснить.
— Дорожное происшествие? — уточнил я. — Выглядишь как огурчик.
— Смешно, да? — вдруг рявкнул он. — Может, сам замешан? Не это тебе заказали?
— Затем и приехал сюда: посмеяться, — подтвердил я, не повышая голоса. — А ты зачем звал?
Несколько секунд горец полыхал взглядом из-под косматых бровей, будто пытался прожечь во мне дыру, потом убавил накал, решив не обострять. Ведь черт знает, как повернется? Еще с прежних времен за мной закрепилась слава берсерка: дескать, вообще-то парень смирный, но лучше не доводить, а то удержу не будет — разнесет все. Сейчас-то я научился сдерживать свою ярость, однако сложившуюся репутацию старался поддерживать, чтобы не досаждали по ерунде.
— Ладно, давай по существу, — предложил я. — В чем заключался наезд, когда случился, каковы последствия?
— Были покушения, — сказал Амир. — Несколько. Стреляли, взрывали, травить пытались. И мои люди пропадают.
— В смысле — исчезают?
— Да. Чаще в городе или по пути, но в ауле тоже. А последний раз украли из родового поместья — девушку. Потому и позвал тебя.
Они сговорились? Будто я тут главный спец по сгинувшим девицам.
— Только не будем валить в кучу, хорошо? — сказал я. — Воображаю, что могли наболтать ваши ярые!.. Но как по-твоему, много ли выгадают Аскольд с Гувером, если взамен тебя род возглавит джихадец, одержимый мщением? Общим делам каюк, а менять конкуренцию на войну не хочет ни один серьезный главарь. Поэтому убийц логичней искать в твоем окружении. Подумай, кто из родичей выгадает, если тебя не станет? Кто тут желает власти, драки, крови? Кто хочет стравить вас с гяурами? Кто из твоей охраны слишком уж рвется в бой? К примеру, ты уверен, в своем «рыжем»? Что-то не глянулся он мне. Смахивает на фанатика, неспособного вместить больше одной, к тому же простенькой мысли. И если его убедят, что ты стоишь на пути…
— Ладно, — угрюмо произнес горец. — С пропажами что?
— Чтоб ты знал, люди исчезают сейчас по всей губернии, а на побережье таких случаев тьма. Так что это не наезд, это — статистика. И девиц таскают почем зря, нередко с полного их согласия. Бывает, сами сбегают — на заработки либо на волю. Вы ж из своих обычаев такую тюрьму выстроили!
— Слушай, Шатун, — грозно заговорил Амир. — Этот дэвочка…
Я оглянулся: кроме нас, в комнате никого, двери закрыты. Тогда к чему этот цирк? По-русски Амир говорил не хуже меня, благо учился в столичном вузе, а речь коверкал, подлаживаясь под здешний стандарт. В главы рода он угодил недавно и еще не закрепился как следует. Приходилось заботиться о популярности, угождать старейшинам, непримиримым, прочим недоумкам. Хлопотное это дело — вести за собой стадо. Как бы самого не затоптали.
— Не перестарайся, джигит, — сказал я. — А то себя перестанешь понимать.
— Это чистый бутон, понимаешь? Я берег ее, как зеницу.
— Для себя, наверно?
— Ну не для тебя ж!
— Стало быть, девственница?
— По-твоему, позарюсь на «секонд-хенд»?
— Зачем тебе «бутоны», Амирчик? — спросил я. — Заразы боишься?
— Какая зараза, слушай? Это будущая жена. Мать детей моих.
— В чем ценность девственности, объясни. Или сам не знаешь?
— Нас так учили старики, — вспыхнул горец. — Наши отцы и деды! Думаешь, глупее тебя?
Надо ж, и тут геронтократия. Мало накушались при Советах?
— Всех учили понемногу, — пробурчал я. Затем добавил цитату не столь затертую: — «Всех учили. Но зачем ты оказался первым…'
— Что?
— Мудрость пращуров, как же!.. А невесту кто тебе подбирал — родители?
— Много говоришь, э!
— Мое право, как гостя, — напомнил я. — А хочешь, обосную твой тезис?
— Что? — повторил Амир. — Какой?
— О предпочтительности «бутонов».
— Ну?
