— Попробовал бы не сбросить! Тогда бы тебя сбросили, вместе с домом. Рванули б всю скалу, не задумались. Моментом — у море.
— Ты когда примешься за обработку — а, Гаеныш? И сколько проваландаешься?
— Так ведь сам не знаю, чего от себя ждать, — засмеялся он. — Стал такой загадочный! И режим полетел к черту.
— Погубит тебя беспорядочная жизнь, — заметил я. — И ладно бы половая… Кстати, как там Карина?
— Спит уже, — сообщил Гай, машинально переходя на шепот, даже оглянувшись зачем-то. — Умаялась, бедная.
Его глаза подернулись негой, будто гостья уже предоставляла ему для любования свои формы — скажем, разметавшись на постели в обнимку с Мишелем и как бы ненароком сбросив с себя простыню. Или забыв притворить дверь в душевую, Бедняга Гай — какую же мину я ему подложил!
— Ну конечно, — проворчал я. — Это мы прохлаждались. Наклонив голову, Гай поглядел на меня с интересом. А может, считал ссадины да порезы на моем теле.
— Знаешь, чем отличается добротный боевик от дешевки? — спросил он. — В добротном каждый эпизод правдоподобен. Другое дело, что в реальной жизни они не ходят косяком.
— И в какой боевик угодил я? Конечно, если ты не перепутал жанр.
— В смысле?
— В боевике герой всегда на коне…
— Или под щитом, — хихикнул Гай.
— А я едва унес ноги.
— Так ведь это ж не финал! — утешил он. — Чем больше терний, тем слаще победа.
— Если доживу. По мне, это больше смахивает на триллер. Ведь столько покойников повидал!
— Н-да, — вздохнул Гай, снова оглянувшись. — «Жить стало веселей». Что происходит, Родион?
— Кабы не отсутствовал, может, не заметил бы перемен. А так…
— Дичают люди, да? Звереют?
— В такой обстановке это процесс естественный. Когда дерутся за выживание, каждый проявляет свои настоящие свойства, включая не лучшие. Но тут другое. Это как эпидемия, понимаешь? Откуда-то по городу расходится порча, и кто подхватывает ее, теряет себя прежнего.
— А что взамен?
— Вот это я еще не понял.
— Может, разновидность водобоязни? Так сказать, латентная форма.
— «Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша», — процитировал я. — А черт его знает!
— Выходит, Калида заделался снаффером? В дополнение к прочему.
— Мне показалось, это неспроста, — сказал я. — То есть снафферство тут скорее средство. Ведь Дворовая команда, проигравшая из-за меня, оказалась на трибуне не случайно. Кто у нас более склонен к садизму, но не может себя реализовать?
Уж не те, кто занят серьезным делом.
— «У нас» — это где? — спросил Гай. — В городе, в губернии, в России…
— На шарике, — ответил я. — В России, правда, заметней.
А здесь и вовсе вопиет — город контрастов. Кто пониже да победней, становится серийщиком, самолично ублажая свой Голод. Но если человек заимел власть…
— Имеешь в виду чинуш?
— Причем высшие слои. Самой природой в них заложено стремление карабкаться по головам, а вот настоящей крови недостает. Потому и клюют на такие зрелища. Затем мало-помалу втягиваются — уже в действо. И что-то происходит с ними в процессе. Нагоняя на других страх, они и в себя впускают Ужас, а подчиняя слабых, сами становятся холуями. И тут Калида подминает их под себя, потому что истинный раб жить не может без хозяина. Раньше это присутствовало в них неявно, а после обработки делается императивом.
— Да, но убивать их было зачем?
— А на что Калиде высвеченные? Из будущих слуг сразу превращаются в лишних свидетелей. Крутенек наш толстун — этого не отнять!
— Во всяком случае, твою теорийку стоит обмозговать, — заявил репортер. — О результатах сообщу.
Что хорошо в Гае: он ничего не отвергает с порога — из-за того лишь, что странно звучит.
— Кстати, Карина из тех, кто смотрит в зубы дареным коням, — предупредил я напоследок. — Не обольщайся.
— Ну какой из меня конь? — засмеялся Гай. — Так, ишачок. Да и зубы, знаешь ли…
Распрощавшись с ним, я послал вызов Грабарю. А что такого? Если уж я не сплю… Впрочем, оказалось, старик тоже еще не лег и даже, в отличие от меня, не разделся.
— Какие новости, Род? — спросил он сумрачно. — Раскопал что-нибудь?
— А у тебя как? — откликнулся я, наново собираясь с мыслями. — Что с окружением?
— Пока придраться не к кому.
— А у меня, кажись, есть зацепка — тот самый след, один в один, совсем свежий… то есть был свежим часа четыре назад. И обнаружился на бывшем ремонтном заводе.
— Чего ж сразу не дал знать?
— Во-первых, выяснил это лишь нынче, когда проглядывал записи. Во-вторых, я там в такое влетел!.. Даже вам не стоит пока соваться — дождитесь утра. Точные координаты перешлю. И кой-какие записи — чтобы знали, во что влезаете.
Затем я связался с Амиром, перекачав ему все, что касалось его «бутона», и сопроводив это кратким разъяснением.
— Почему сразу не позвал? — выступил горец с той же претензией.
— А зачем? — спросил я. — Ну подвалил бы ты с десятком-другим нукеров — дальше что? Народу там против вашего втрое, а то и впятеро!
— Чего пугаешь? — с подозрением спросил Амир. — Или решил сам потоптаться на моей клумбе? Под шумок, да? А потом свалить на Калиду.
Похоже, он всерьез полагал, будто славяне падки на горянок, как сами муселы на белянок.
— Из меня хреновый насильник, — поведал я.
— Почему это?
— Кожа слишком тонкая. Скорей себе порву, чем другим.
По-моему, Амир понял это буквально. И все равно не поверил.
— Сейчас ты тихий, — признал он. — А раньше охотился лучше многих. Скольких распечатал, а?
— По согласию, дорогуша, по согласию. И где мне тягаться с вашими орлами!.. А правда, будто вы упражняетесь на ослицах?
Возмущение Амира показалось мне чрезмерным — похоже, угодил по больному. Войдя в раж, он разразился целой речью, изобилующей цитатами из Корана и ссылками на доблестных пращуров. Пока я не перебил:
— Перед кем выеживаешься, джигит хренов? Твои рекламные выступления мне пофиг — на кошечках тренируйся!
— Грубый ты, Шатун, — довольно миролюбиво заметил Амир. — Ведь нарвешься когда- нибудь.
Его русский заметно улучшился в последние часы — видно, под дверью никто не слушал. А со мной ссориться ему не с руки.
— Не нравится? — спросил я. — А не держи меня за барана. Лучше напряги мозг и взгляни на вещи шире. Тут дела посерьезней, чем пропажа одной смуглопопой барышни, — при всем моем к ней сочувствии. Таких случаев по окрестностям — тьма.
