приноровился к нему. По крайней мере хуже не становилось, а значит, со «страхом смерти» можно не пережимать. Действительно, словно в боевике: столько всего и сразу. Осталось выяснить, степень достоверности эпизодов. Может, это и вовсе бред?
Выведя на экран береговой рельеф, я увеличил участок, где скрылось чудище, и сосчитал пещеры, уже нанесенные мною на карту. Выбирать было из чего, но теперь я хотя бы знал, где установить глазки, а затем, если повезет, засечь тварь, устроить ловушку. И на какую приманку ловить гадину — нешто опять на живца? Как мне наскучила эта роль!.. Может, поручить ее другому?
Одно хорошо: к скорбной той тропке, сложенной из рыбных скелетов, «русалка» не имеет касательства. Уж пусть зверствуют чудища: им положено, — а красоткам злодейство не к лицу. Ну оборотень — так и что? После Галлы смешно пугаться пловчих!..
Чувствовал я себя по-прежнему скверно, однако мир больше не вертелся каруселью, да и сна ни в одном глазу — взбодрило-таки меня купание! А восседать в кресле, развалясь почти до горизонтали, не мешала даже нынешняя слабость. Сосредоточась, я вспоминал все, что видел или узнал сегодня, и сбрасывал Дворецкому фактик за фактиком. А уж он находил для них подходящие места, словно укладывал мозаику. Постепенно на экране формировалась трехмерная схема, составленная из радужных шаров, каждый из которых некоторое время блуждал по виртуальной невесомости, прежде чем обосноваться в своем узле. И сами шары при ближнем рассмотрении походили на модели звездных систем, где планеты увязаны накрепко, взаимодействуя по сложным законам. Затем меж узлами протягивались, образуя причудливую сеть, тугие жгуты, скрученные из разноцветных нитей. Большинство шаров отчетливо наливались красным, цветом опасности и угрозы, — кто сильнее, кто слабее. Больше других пламенели скопления, где главенствовали Калида и Клоп, — ну, это я с самого начала подозревал. Зато домик на тихой набережной, где обитала странная компашка, оставался безмятежно зеленым: чем бы ни занимались там, агрессии в этом не проступало. И слава богу, а то я уж подумал, что меня приворожили, — настолько влекло к тамошним обитателям.
Закончив с моделированием, я снова уплыл в Океан — не столько за информацией, сколько для отрады. Хотя и в нем хватает мест, больше похожих на зловонные топи, — своеобразные саргассовы моря. После начальных экскурсий я редко заглядывал туда, но сегодня решил освежить впечатления. Оказалось, смраду там даже прибавилось, что понятно, — на этом пути трудно затормозить. А более всего в «саргассах» вырос спрос на детишек. То есть педофилия выбилась в явные лидеры и даже шла с немалым отрывом — остальные, включая снафферство, все чаще подстраивались к ней, доводя сей выверт до полной мерзости. Кстати, помимо взрослых торговцев падалью, в Океане развелось немало предприимчивых крошек, готовых за скромную плату демонстрировать все, что у них проклюнулось: даже не бутоны — почки. Некоторые заплывали дальше и предоставляли миру любоваться на свои шалости, от неумелых пока мастурбаций до кувырканий с приятелями. Были и такие, кто кувыркался отнюдь не с юнцами, а это уже смахивало на мазохизм.
Но «саргассы» впрямь затягивали — судя по напавшему на меня жору, я бултыхался в Океане не первый час. Зато аппетит обнадежил насчет здоровья: значит, поживу еще, если организм требует подпитки. Тотчас рядом возникла Инесса, даже не шурша одеждой — за полным ее отсутствием. Аккуратно сгрузила на столик, рядом с пультом две чашки дымящегося кофе, вазу с крекером и розетку с вареньем — как раз то, к чему у меня сейчас лежала душа. Такая предупредительность смахивает на волшебство. В самом деле, приятно иметь в хозяйстве домашнего джинна.
Подкрепившись, я наконец вырвался из «саргассов», так и не поняв, что меня-то туда влечет, — неужто я настолько порочен? Честно сказать, из всего тамошнего букета меня по-настоящему бесят лишь насилие да принуждение. Но примерно так же я отношусь к морали, если ее навязывают.
Когда ко мне уже подкатила сонливость, настойчиво требуя завязывать с делами, вдруг поступил вызов от Аскольда. Изумленно вскинув брови, я откликнулся, щелкнув по клавише. Напротив, словно бы за стеной, образовалась фигура главаря, выряженная в щегольской халат, и нарисовался кабинет, обставленный с продуманным уютом. За спиной Аскольда виднелась дверь, открытая словно невзначай, а за ней, в сумраке, светилась кровать, на которой спала, разметавшись, женщина со светлыми кудряшками, небрежно прикрытая смятой простыней.
Все это я ухватил за секунду, а в следующую уже вопросительно глядел на главаря, предоставляя ему заговорить первым.
— Выглядишь хреново, — заметил он без церемоний. — Досталось вчера?
Скорее уж сегодня. Впрочем, зависит от распорядка.
— А ты уже проснулся? — удивился я. — На тебя не похоже.
Аскольд усмехнулся, словно бы скривился.
— Знаешь анекдот? — спросил он. — Просыпается чувак поутру, на столе писулька: «Уехала навсегда. Твоя крыша». Вот, встаю теперь раньше, чтобы ее не проспать.
— Тогда и ложись позже, — посоветовал я. — Вдруг она вечерним укатывает?
Одной крышей меньше — кто из торгашей станет переживать! А мне и вовсе без разницы.
— Проглядел, что ты прислал, — сообщил главарь. — Впрямь было весело?
— Тебя не хватало, — проворчал я. — И по какую сторону решетки предпочел бы развлечься?
— Ладно, не заводись.
— Тогда закрой дверь, — потребовал я. — Что за демонстрации? Уж от тебя не ждал такой дешевки!
Оглянувшись, крутарь выдал: «Эх, ни фига себе!» И живенько привел сцену в порядок, отгородясь от лишних декораций.
— И знаешь что, Аскольдик, — продолжил я, когда он вернулся в кресло. — Ведь шалости на заводе были не простым снафферством.
— Вот так, да? Снафферов тебе уже мало?
— Дело-то даже не в них. Вот те, для кого они стараются, — главная шестерня в этой машине.
— Подумаешь! — фыркнул главарь. — Сейчас на каждое ДТП набегает столько публики!..
— Туда-то слетаются навозные мухи, никому, в общем, не нужные, и видят они обычно результат — не процесс. А вот башлять изрядную сумму за просмотр подробностей — для этого нужен особый склад психики и солидный доход. Либо высокий пост. И подцепить такую рыбку!.. Кажись, Калида процеживает здешние «сливки», чтоб отобрать из них самых садюг, этаких наркоманов от кровавых зрелищ. И зачем ему сия шваль?
— Шваль к швали, — пробормотал Аскольд. — Прах к праху… Так это что, шантаж?
— Не представляю, как можно этим шантажировать. Это ж не баня с девочками и не кувыркания в гостиничном номере. Вот если бы их соблазнили подключиться к процессу и засняли на фоне… Нет, тут другое. Зачем-то Калиде понадобились чинуши с такими наклонностями. Для него снафф-съемки вроде прикормки.
О своих догадках я предпочел умолчать. Аскольд не Гай, полета фантазии не оценит. Ему годятся лишь факты, по возможности голые.
— Наф-Наф, — задумчиво произнес крутарь. — Между прочим, самый резвый оказался поросеночек!
— Это в сказках они побеждают. А в жизни идут под нож.
Помолчав, Аскольд предложил, словно распорядился:
— Как выдрыхнешься, наведайся для беседы.
И, вскинув прощально руку, сгинул с экрана. Может, и прав он, что не доверяет секретной связи. А скорее, предпочитает играть на своем поле. Уж там меня проще держать в узде.
Но на сегодня мне достаточно Аскольда. Равно как и всех прочих. Пора наконец у койку — конечно, если смогу доплюхать. А как славно жилось прежде, когда все, от гостиной до кабинета, умещалось в единственной комнате, а старый диван подпирал боковиной скрипучее кресло, перед которым громоздился тогдашний комп. Теперь вот пробирайся через полдома!
Все-таки я доковылял до спальни и с облегчением обвалился в расстеленную постель. Но в одиночестве пребывал недолго. Сбежав от сморенного сном Хана, котенка вновь устроился в моих ногах. Да еще разлегся поперек кровати, чтобы больше мешать. Хорошо, мал пока, а что будет, когда вырастет? Впрочем, вряд ли я доживу.
