— Лишь у Грабаря есть подходящая посуда, чтоб устроить абордаж. А свидетелей оставлять, ясное дело, ни к чему.
— Ты сказал: до берега близко. Что, видели зарево?
— Точно.
— И слышали что-то?
— Взрывы.
— А выстрелы? Ночью, да над водой, звуки разносятся на километры.
— Нет.
— Странно, да? — сказал я. — Что за абордаж без пальбы!
— Думаешь, торпеда?
— Ага, и подводная лодка, — подхватил я. — Неслабо разжился Грабарь, и все, лишь бы тебя достать!..
Лицо главаря потемнело. Но он лишь спросил:
— Тогда что, ракеты?
— Я осмотрел ваше пожарище, — сказал я. — Склад будто атаковали с моря. Но от ракет был бы иной эффект. Кстати, сторож не всплыл?
Аскольд покачал головой, затем добавил:
— Но до того, как полыхнуло, якобы раздалась очередь.
— Прощальный салют. Может, под головешками отыщется ствол.
— Кажись, и у тебя есть версия?
— Тебе ж неинтересны домыслы? По моим ощущениям, парень погиб, а что до виновников… — Я пожал плечами. — Когда в деле фигурируют море и ночь, можно ожидать чего угодно.
— Это похоже на почерк Грабаря. Он давно мне в затылок дышит.
— Много ты смыслишь в почерках, — фыркнул я. — Тоже мне — эксперт!
Не люблю служить громоотводом, но лучше бы Аскольд выплеснул раздражение на меня. Не так опасно для общей ситуации.
— Слыхал же, у Грабаря подстрелили сына? — прибавил я.
— Да хоть всех! Старику давно пора сделать укорот.
— Как бы и он не решил, что это твоя работа.
— Если б я наехал, — снисходительно пояснил Аскольд, — сделал бы умней.
— Это ты знаешь. Возможно, и я. А вдруг Грабарь посчитает иначе?
Нехотя главарь представил, буркнул:
— Ну?
— Ты же мнишь себя умным? Вот и думай! Кому на руку сия чехарда?
— По-твоему, это Калида затеял передел?
— До сих пор ему перепадало, чем брезговал крупняк. А теперь сделалось тесно в своей нише. Вот и решил стравить вас, чтоб высвободить пространство.
— Ты так уверенно говоришь!
— Я знаю Калиду. Хитрым он был всегда, а сейчас накопил силу.
— Да откуда у этого шибздика?
— Вот и я думаю: откуда?
— А чего ты так выгораживаешь Грабаря? Наводит на подозрения!
— Не люблю очевидных решений. Тебя сейчас будто подталкивают к тому, для чего ты уже созрел. Не обидно оказаться настолько управляемым?
— А доказательства?
— Не в суде. Я знаю, ты знаешь… Мало? Фокус не прошел. Аскольда так просто на кривой не объедешь.
— Как раз я не знаю пока, — отрезал он. — Вообще, Род, разочаровываешь меня. Заявился с домыслами, стращаешь Калидой. Да кто ж его убоится?
— Дерьмо быстро слипается. А рассыпано оно нынче всюду.
— Ты на кого намекаешь?
Я усмехнулся:
— Вообще я имел в виду Калиду и его присных. А ты что подумал?
— Ты понимаешь, что у нас Семья? — сказал Аскольд. — Не какое-то там сборище отребья!..
— Тоже мне, боевое братство! — фыркнул я. — Уж мне известно, у кого тут львиная доля. Не вы первые спекулируете на родстве — японцы тоже на нем экономику поднимали. Но они придумали и другое: четкую регламентацию отношений и поступков — долг, подменивший чувства.
— Как у тебя, что ль?
Помолчав, я спросил:
— Ась?
— Нет, кроме шуток, — сказал Аскольд, посмеиваясь. — Мне интересно, отчего ты честен со мной. И с другими. Ведь тебе плевать на нас.
— Честность — товар, сам ведаешь.
— И на прибыль тебе плевать, — отмахнулся главарь. — Ты на методиках навариваешься нехило — зачем тебе сверх?
— Я эстет, — пояснил я. — Люблю красивое: природу, женщин, поступки…
— Ну да, сакура в снегу, сады из камней, — хмыкнул он. — Самурай!.. Еще и чистюля, верно?
— Верно. А грязь — любая — негигиенична.
— И тут выхожу я, весь в белом…
Красотки вновь захихикали, как по команде. Им бы комедии озвучивать, подсказывая тупому зрителю, где смеяться.
— Считай это патологией, — предложил я. — Зачем усложнять? К тому ж это не единственный мой бзик.
— А что еще?
— Еще я верю в совесть. Слыхал про такое?
— Ну-ну, — проворчал Аскольд. — И с чем это едят?
— Тебе, конечно, трудно поверить, но между всеми людьми — имею в виду нормальных — присутствует связь. Так вот с нею сейчас происходят странные трансформации. В целом ее, видимо, не стало меньше. Но ближних тут впрямь возлюбили как себя — за счет дальних, любовь к которым сошла на нет.
— Надо ж, какой ужас, — вздохнул главарь и потискал двойняшек. — Вам тоже страшно? Ах, мои сладкие!..
Заворочавшись, он вместе с ними перебрался за стол, где поджидали тарелки, полные овощей, зелени, и поднос с ломтями слегка прожаренной говядины. Аскольд и раньше уважал ее с кровью, а теперь заимел привычку рвать мясо руками. И девицы охотно поддержали его в этом. А жирные руки все трое, дурачась, вытирали друг о друга, благо рядом полно воды. Надо признать, такие ухватки вполне гармонировали с наготой, а вот интерьер следовало менять. К примеру, сгодилась бы пещера с жарким костерком по центру и закопченным сводом, в которой я побывал вчера.
— Совесть, хм, — снова заворчал Аскольд. — А кто трындел, что в мистику ни за какие коврижки? Это ж надо — совесть!..
— Я говорил: есть вера, а есть суеверия. Да и в вере разброс адовый. Кто-то верит в бородатого хмыря за облаками, который всем делает «козу»; я-в совесть как объединяющее начало… Ну, для упрощения представь ее как круговую поруку в масштабе Вселенной.
— А шарика тебе уже мало? — спросил главарь. — Ладно, теперь скажи что-нибудь по делу. Нас-то сейчас чего затрагивает?
— Люди перестают реагировать адекватно, понимаешь? Слишком у многих отказывают тормоза. Единственное, что еще удерживает большинство, — тот же страх.
— А разве когда-то было иначе?
